1982
Простые военные октавы
Рассвет начнется там же где закат
к рассвета собственному изумленью.
Лежит туман на лицах у солдат,
и часовой в тумане по колени —
его и зачерпнул — он сладковат
и липнет к пальцам, пальцы пахнут тленьем.
Оберегающий сладчайший сон войны
брезгливо вытер пальцы о штаны.
Холодный дым еще живой воды
текущей в жилах рыбы и — снаружи —
стоят темноты, как стоячие пруды
живородящей средиземной лужи.
Что след наш будет известняк — в том нет беды,
вот бедных варваров следам придется хуже:
их убивай — а все икра и гниль.
И портит стиль колониальный стиль.
Шипи, шипи, сухая кровь, и злись,
и злись наследный ум змеи и змея!
Туман в горсти? — туманом утолись,
иного утоленья не имея,
лижи и вылижи живую эту слизь
с такой пустой ладони Иудеи,
что только не сжимает кулака
полудня небом полная рука.
Спроси (пока дремотный кровоток
пересыпается в arteria carotis,
и жизнь одна, и век не короток,
и жизнь длинна, да только сон короток) —
спроси у собственной души, сынок,
с чего ее бессмертную воротит?
(Тем паче мы рассвета дождались)
Шипи, шипи, сухая кровь, и злись.
Природа жалости — сравнение: вреда.
Я жалости люблю такого рода —
жаль бедных варваров, особенно когда
они мертвы. Хоть это их природа:
родиться, жить и помереть не без труда —
от ран, такого-то числа того-то года.
О, мой народ! тебе не скажешь — стань
другим. О, не влажна моя гортань!
Увы, народ мой, не влажна твоя гортань,
Но ты не торопись ответить — где же
враги и сверстники твои (такая рань,
что кажется, я никогда так рано не жил).
Народ мой, ведь тебе не скажешь стань
другим, за этим обратясь к себе же.
… Война, сынок. А ни шиша
не откликается бессмертная душа.
В душе искания подобны ловле вши,
залезшей под счастливую сорочку —
чего там мародерствовать — гроши,
какие вытрясешь — пропьются в одиночку,
я верил бы в бессмертие души,
да две метафоры перегружают строчку.
И то едва перенесла строка,
что Божьим небом полнится рука.
И в Божье небо отошел туман.
И любопытный и, как я, не спящий,
увидит вспученные туши басурман,
они действительно безглазы и смердящи,
их кошки шевелят, они из ран
что-то такое розовое тащат,
что крутанись в руке моей праща —
метнул бы в них обломок кирпича.
1982
В первый праздника день когда
1
В первый праздника день когда
закончился фейерверк
и
в небе осталась всего одна
свет у которой мерк
то
выкатывался и сверкал
то
ни
зги
как будто голос упал в металл
и
разошлись круги
2
а голос
в жидкий летел металл
с такой высоты холма
что
дымилась
где он пролетал
огненная бахрома
и
херувима лицо цвело
в отраженном огне
когда
ослепительно и тяжело
шевелился металл на дне