— Да, трудно с вами работать… Ведь вы умный человек, вы образованный человек… Почему вы не хотите мыслить масштабно? Что вы ломитесь за правду? Рассудите: в Брюсселе заседает конференция в защиту советских евреев. Во всем мире сионисты вопят: отпустите евреев, их угнетают и преследуют. Западная пресса визжит. Мы доказываем, что еврейского вопроса в Советском Союзе нет, что евреи равноправны, что антисемитизма нет и в помине. И что же? Вы, советский журналист, пишете материал, сообщающий, что в Еврейской автономной области произошло убийство младенца-еврея! Да это же дело Бейлиса наоборот! И вы предлагаете мне, члену партии, опубликовать этот материал в газете! Чтобы дать повод для обвинения нашей партии в антисемитизме? Зачем же еще? Вы понимаете, что мой долг коммуниста — препятствовать этому всеми доступными мне средствами? И я заверяю вас, что так же поступят и в «Правде» и в «Известиях». Поливать грязью нашу страну, нашу партию мы не позволим!
— Эй, остановитесь! Повремените с благородным гневом!.. Вы хотите сказать, что грязная пьяная баба с распаленным в яростной злобе тонкогубым ртом — олицетворение коммунистической партии? Защищая эту бабу, вы позорите партию, в которой состоите вместе с ней! Вы хоть это понимаете?
— Я думаю, что разговор на эту тему закончен… Хотите кофе?
— Нет, разговор не закончен… Я хочу выяснить кое-что для себя… Послушайте, я не предатель, не стукач, я не побегу доносить, вы это знаете. Так объясните мне, дураку, вы ведь старше и опытнее! Объясните мне, почему вы так поступаете? Почему вы идете против себя? Ради чего, ради какой цели вы полощете свою душу во всем этом?
— А с чего вы взяли, что я хочу с вами откровенничать?.. Ну, что ж… Я не хочу, чтобы в нашей печати говорили о евреях, о еврействе. Это всегда плохо кончается, я знаю. Для евреев это всегда плохо кончается… По мне бы, совсем не нужна эта Еврейская автономная область. Просто — область Хабаровского края. Тогда область будет нормально развиваться — легкая промышленность, сельское хозяйство… Нам не нужна автономия! Евреям необходимо как следует раствориться в русской среде… Я бы собственными руками посадил эту бандитку в тюрьму на всю ее поганую жизнь!.. Но как коммунист, я понимаю, что сейчас не время затевать подобные дела… Оставьте вы эту Рожкову, она сама от водки сдохнет или муж убьет! Зачем же вам пачкать руки? Для мальчика мы сделаем все, что можем.
— Врачи говорили, что положение серьезное. Двухстороннее воспаление легких, общее истощение.
— Вот сволочь!.. Но врачи спасут его, они постараются! С матерью его, с Галей Блюмкиной, разберемся, попытаемся ей помочь. Она еще увидит радость от своего мальчика!.. А вам спасибо за информацию. И, вы знаете, за горячность вашу тоже спасибо, только ее нужно направить на другое. Не ломитесь вы в открытую дверь!.. Да вы сидите, сидите! Куда же вы? Я кофе сейчас заварю. Придет Винокур, музыку послушаем. Он ездил в Москву, привез новые пластинки. Куда же вы?.. Работа ждет? Какая работа в воскресенье?.. Что ж, идите, работайте. И с любым вопросом — ко мне, сразу ко мне. Чем могу — помогу… Ну, не болейте! Счастливо!
Светлана Шенбрунн
Состав
— Может, пойдем ко мне? — предложила Галина, когда мы вышли из проходной. — У нас, правда, не очень шикарно, — добавила она смущенно. — Ну, просто посидим, поболтаем…
Болтать мне с ней было совершенно не о чем. Я сказала, что хочу поехать на пляж.
— Тогда давайте сядем на одиннадцатый! — она весело направилась к остановке, словно само собой подразумевалось, что мы должны ехать вместе.
Бывают же такие люди — первый попавшийся случайный знакомый у них мгновенно становится приятелем и другом, будто они всю жизнь только его и ждали. Я объяснила, что имею в виду не городской пляж, а Зеленый мыс. Несколько лет назад мы жили там с мужем и детьми в кемпинге. Галине было все равно, куда ехать. Наверно, если бы я сказала, что сию минуту отправляюсь в Среднюю Азию, она бы и тогда увязалась за мной.
Мы втиснулись в переполненный автобус и всю дорогу, километров двадцать, простояли, притиснутые друг к другу. Галя жаловалась, что закрутилась и замоталась, ни на что не хватает времени, на работе никто ничего не хочет делать, все спихивают на нее. (За те три дня, что я провела на студии, Галина просидела за своим столом не больше двадцати минут, все остальное время она суетилась в коридорах, в буфете, бегала в соседние комнаты, разыскивая какие-то пропавшие материалы, которые она точно кому-то отдала, но не помнила кому, и других сотрудников, из которых тоже никто на своем месте не сидел.)