Мотель, летом 1959-го
Модосодом 1961-го
«Ты возьми, перечти, вникни снова…»
…ноября 1963
…И вот когда кто-то сзади
звонко хрипанул проорали а ну
шеф давай газуй
автобус кажется предпоследний рванулся
в ночь проколотую
фонарными лампами огнями
а некоторые набегающие глубины
были размазанно прочерчены
косыми поперечинками лесенками
люминесцентными лампами
люминесцентных ламп поребренники
в голове еще болтались рифмы
названия остановок вроде
Вторая улица машиностроения
А какое будет у Маши настроение
Собственно почему что это такое
или вчера или будет
Но вот автобус расшатанно дребезжа
выгнулся на мост
кругом рассыпало огни в трясине ночи
и внизу кое-где слишком
легко до тяжелости легко
и призрачно легко неподвижно фиолетово
огни признаки огни призраки
железнодорожные путейные
и тогда вся громада сиреневой ночи
огромное перевернутое
сутулое море — вся дневная грязь поглощена
снята растворена
и ушла за сгибы — разоболокая ночь
разоболоко обрывом над этой котловиной
впадиной мира а дальше
на огромном плато
бетонные костяки конструкций
в эту ночь еще не вдвинутая в ночь
другая ночь а там
оставленный позади
молчаливо орущий город
меня подбросят маршруты
подбросят доставят
и на вращающемся неподвижьи вот скоро
повернусь обращусь к городу
в лицо к нему вглядись к нему в лицо
сквозь дерева и коробы и первые снега
Давид Дар
Стук наших копыт
Вы были похожи на двух бездомных кошек, которые бредут куда-то под дождем по опустевшей городской улице — мокрые, жалкие, одинокие. Так и ты со своей девчонкой бродил весь тот день по улицам, бродил без дела, без денег, без цели; простуженный, озлобленный и несчастный. И когда я увидел в дверях твое отчаянное лицо и вызывающие нестриженые черные волосы, мокрые от дождя, и глаза, всегда окрашенные неисчерпаемой семитской скорбью, я прежде всего подумал, как бы не сделать какого-нибудь опрометчивого шага и не обидеть тебя своей безответственностью или безответностью.
— Вот и я, — сказал ты, войдя в мою комнату, и втащил за руку свою девчонку, маленькую и жалкую, тоже простуженную и шмыгающую носом. — Говорил, что больше не приду, а пришел, — сказал ты, — можете выгнать, если не рады: не обижусь. Никого не хочу видеть, и вас тоже не хочу, просто деваться некуда, вот и пришли к вам.
В каждом твоем слове звучало желание обидеть и просьба о пощаде. Я хотел тебе что-то сказать, но ты отмахнулся:
— Молчите уж, заранее знаю все, что скажете!