— А вот Сэт вам может объяснить.
Сэт молчал. Пилот, вопросительно на него глядя, налил себе пива. Вся эта история начинала ему откровенно надоедать. Да и не верил он, говоря по правде, ни единому слову этого неухоженного старика. Сэт пошевелился и спокойно ответил:
— Видишь ли, удача мстит тем, кто от нее отказывается. Это все равно, что падать с горы. Чем выше забрался, тем опаснее и больнее. Неудачи упорствуют и удерживают. Везение просто мстит.
Пилот кивнул, хотя ничего не понял. Затем снова посмотрел на Тилли.
— Чем все это кончилось?
— Я ее отдал.
— И ничего не случилось?
Тилли молча выдвинул из-за стола ноги и приподнял старые замусоленные штанины. Пилот увидел два протеза.
— Я в тот же день попал под трамвай…
История становилась тягостной. Сэт молча продолжал потягивать пиво. Тилли тоже замолчал. Нужно было расходиться. Пилот сделал еще одну попытку:
— А кому вы отдали эту тряпичную удачу? — сострил он.
— А вот Сэту.
Пилот посмотрел на Сэта. Тот спокойно полез в карман и вытащил маленький лоскуток материи. Подержал его некоторое время на ладони, затем резким движением попытался стряхнуть на пол. Лоскуток будто прилип к его пальцам.
— Вот она самая, — он зажег спичку и поднес ее к тряпке.
Спичка, догорев, погасла. Он бросил ее в пепельницу. Лоскуток не загорелся.
— Видишь, старый Тилли не врет, — прохрипел старик.
Официант принес еще пива. Пилот устал. Все казалось ему каким-то фокусничеством на уровне балагана средней руки.
— Ну а тебе она не стала в тягость? — спросил он, чтобы как-то поддержать беседу.
— Нет, — Сэт спрятал тряпочку в карман, — у меня почти нет желаний, поэтому удача бессильна.
Наступило молчание. Пора было уходить. Пилот все же не выдержал:
— Знаешь, Сэт, откровенно говоря, я не ожидал от тебя мистических историй. Мне они всегда не нравились. Но, в конце концов, я сам напросился, так что уж объясни, будь любезен, при чем здесь твоя излюбленная вывернутость наизнанку?
— Изнанки, пилот, просто нет. Или, если хочешь, она только и есть. Живем-то мы в изнаночном мире. А лоскуток настоящий, без подделки.
— Почему же он тогда мстит, этот настоящий мир?
— Счастье одного, несчастье другого.
— Я не понимаю твоих иносказаний, — пилот разозлился. — Сожалею, что потащился с тобой сюда. — Он посмотрел на часы. — Мне пора.
Ресторанчик пустел. Сэт поднялся и позвал официанта.
— Ну, спасибо тебе, Тилли, за рассказ, — сказал он и пожал старику руку. — Пошли, — обратился он к пилоту.
Они вышли на улицу. Ветер к ночи усилился и теперь гулко, распластавшись, бесчинствовал в узком переулке. Фонари раскачивались, как китайские болванчики. Круг, свет. Круг-свет. Сэт поднял воротник, поежился. Пилот, глубоко засунув руки в карманы, пытался придумать какую-нибудь фразу на прощание. Ветер носился с шелестом и присвистом. Вот он яростно начал отдирать какой-то плакат, потом остановился передохнуть на мгновение и неожиданно всей своей пружинящей массой ринулся на будку мороженщика, подфутболив по пути кем-то брошенную газету. Шелестя и переворачиваясь, как вялое тело утопленника, она мягко перевалилась на мостовую и, подхваченная новой волной, исчезла в подворотне напротив.
— Послушай, Сэт, — голос пилота подрагивал от волнения, — у тебя же нет желаний, ты сам сказал. Отдай мне…
Сэт резко остановился. Глянул остро.
— Ты все напутал, пилот. И до, и после. Той удачи не существует. Тилли просто пьяница, а ноги потерял еще в детстве.
Он повернулся и, не попрощавшись, зашагал прочь. Ветер ловко вывернулся из-под дома и швырнул в лицо пилоту горсть пыли. Впереди, пошатываясь, брела фигура пьяного. Сквозь шум ветра долетело: Тилли, Тилли, Тилли-бом… загорелся кошкин до… последнюю согласную проглотил ветер.
Яков Цигельман
Похороны Мойше Дорфера
(отрывок)
— Любители несчастные! Любители дурацкие! — стучит он палкой о каменный пол вестибюля. — Самовлюбленные глупцы, неудовлетворенные бездари!
Сандлер, Гершков со своей Бетей, Эпштейны оглядываются: слышит ли кто? Старик окончательно сходит с ума! Это безобразие нужно немедленно прекратить! Старик должен отдыхать!
— Ну! Вы будете репетировать? Вы будете шевелиться?.. Макс в постели тоже такой истукан? — спрашивает он Хаю.
Хая возмущена: у нее в парикмахерской таких штук себе не позволяют! Это переходит всякие пределы!