— Это задание шефа. Гуревич велел передать, что это должен сделать ты.
— Ну, хорошо, я объеду область, соберу все признаки еврейской культуры, какие есть, и напишу материал, сделаю выводы…
— Этим у нас занимается Панман. Тебе поручен «отклик».
— Ладно, если интеллигент, то Зоя Петровна, директор Бирской школы.
— Не валяй дурака! Специфики не понимаешь? Нужен еврей-интеллигент.
— Ишь ты, какая ситуация самая достоевская! А я в подручных…
— Не слышу, что ты там говоришь… Позвони Залмановичу, директору Биджанской школы.
— Как вы относитесь к последним выступлениям сионистов?
— Вы спрашиваете официально?
— Да, газете нужен материал с вашей подписью.
— Почему — с моей?
— Видите ли, вы — один из видных интеллигентов области, ваше мнение, выраженное в газете, — вещь весомая.
— Ну, хорошо… А что нужно писать?
— Скажите, общественность вашей школы реагирует на эту провокацию?
— Да, конечно, реагирует. Был митинг в первой смене, выступала завуч. Я выступлю во второй смене.
— О чем же вы будете говорить?
— Я скажу, что это ложь, что это провокация… что мы не нуждаемся в защите, что в нашей школе учатся дети разных национальностей… Дальше вы сами знаете…
— Хороша… Значит, это идет с вашей подписью.
— Лучше подпишите сами… Я рассказал вам, что писать, а вы подпишите.
— Послушайте, ведь вы член партии, — а голос у меня какой стал тихий! Так вот откуда берутся они, тихо-вкрадчивые голоса! — Вы непоследовательны.
— Хорошо, ставьте мою подпись.
— Прекрасно! Еще вот что: скажите ваше имя и отчество по паспорту. Это для бухгалтерии, вы получите гонорар.
— Зачем еще гонорар?.. А впрочем, ладно. По паспорту я — Лейб Шмулевич Залманович.
Он сломался сразу, как же он слаб! Но он еще держался, а я его добил. Через пару часов он будет говорить подлости, будет учить детей ненависти. С каким же отчаянием, с каким глубоко запрятанным отчаянием! Или — пропадай моя телега? Меня — он сейчас проклинает? Или пошел и руки вымыл? Нет, ни то, ни другое, а сидит, курит и матерится! Очень бы хотелось, чтобы он матерился… Два абзаца из прошлогодней «Правды», в середину — «в школе учатся дети разных национальностей, и они дружат»… готово… теперь на машинку.
— Ну, как? Хорошо их отчитал, сионистов?
— Как вы учили, Яков Ефимович, как вы учили!..
— Выпьем сегодня, ребята?
— Эх, выпьем!
— Маска приросла. Маска, надетая для потехи, приросла, палач тоже убивает в маске. И не пробуй сдирать маску, она стала твоей кожей.
— Ты отслаиваешь ее, и вот содрал кожу до мяса, а все же — твое лицо побывало под маской. Не так ли?
— Когда-то мы жили согласно с нашими убеждениями. Потом убеждения превратились в желеобразную массу — сомнения разрушили цементирующий восторг. Теперь мы уверенно убеждены, что убеждений нет.
А нужны ли убеждения? Сегодня я — один, завтра — я другой. Я меняюсь в развитии, о каких догмах может идти речь?
— Мы убежденно верим, что ради детей, ради семьи… Мы подличаем по убеждению. Вот новый психологический тип, созданный советским социалистическим обществом: подлец по убеждению. Он убежден, что нужно быть подлецом.
— А куда денешься? Раздавят…
— Это ты писал в «Правде», что «нет роднее партии любимой»?
— Чего ты прешь на меня, чего прешь?
— Ребята, по городу развешаны приказы о призыве. Подписано: еврейский военный комиссар!
— Не волнуйся, возьмут-то тебя в советскую армию. Им не важно, как подписать, им важно, что из этого получится.
— Что там Голда говорит? Что в Брюсселе?
— Пока они говорят, нам что-то обещают.
— А маке ин коп! Обещают…
— Бить будут, ребята, ох, бить будут!
— Ну, здесь собрались все евреи — где же стукач?
— Ша! От зицт эр!..
— Ишь ты, даже уши шевелятся…
— Мы присутствуем на светлом празднике нашей еврейской культуры, на праздновании выхода в свет сотого номера журнала «Советиш Геймланд»…
— У Миллера все — светлый праздник! Когда его сажали, ему тоже было светло?..
— Я читаю наш журнал регулярно, и он мне нравится. Там пишут о наших еврейских героях. Особенно мне понравились воспоминания нашего еврейского генерала Драгунского.
— Послушай, куда они думают? Ведь ничего не слышно!..
— Кого ты хочешь слушать? Он был известным дураком еще до того, как окончательно выжил из ума.