А Двое-из-ларца тем временем сдали мужика в горячке, спокойно доработали смену до восьми утра и с чувством выполненного долга, уйдя с подстанции, завернули до ближайшей пивной.
Доктора Патрацкого хватились только через два дня, когда он не вышел на работу. Дома его тоже не было. А на вопрос, где он может быть, Короедов, задумчиво глядя на Купцова, сказал:
– В психушке, наверное. Где ж еще?
Обалдевший от такой наглости, и, к счастью, воспринявший реплику Короедова всерьез, старший фельдшер стал обзванивать психбольницы и в самом деле нашел Патрацкого в больнице Ганнушкина. Он бы, может быть, на этом успокоился – мало ли врачей с ума сходит на «Скорой помощи»? Если бы Короедов не добавил, уходя:
– Значит, где оставили, там и лежит?
– То есть, как это «где оставили»?
И тут Короедов, конечно, рассчитывая на понимание начальства, сознался, что они уложили Наполеона в психушку. Как бы случайно. Пошутили. Заполнили сопроводиловку, а психиатр в приемнике все принял за чистую монету и оформил доктора как буйного шизофреника. Купцов первым понял, что земля под их ногами загорелась, понимания не дождутся, и успел добавить:
– Все-таки мы фельдшера всего-навсего, а там врачи! Им-то оно виднее!
Зав. подстанцией помчался в больницу выручать доктора.
Перепуганный психиатр, понявший, как его подставили, уперся.
– Патрацкий болен! Он социально опасен! Он чрезвычайно агрессивен! Он чешется и кричит! Правда, сейчас уже тише и меньше.
Зав. подстанцией убеждал, что невроз, которым страдает врач «Скорой помощи», не психическое заболевание, в психушке лечиться нет необходимости! Что любой, окажись в подобной ситуации, станет агрессивен и будет кричать! А чесаться – не преступление. Мало ли людей чешется? Всем психушка нужна?
Зав. старался убедить психиатра, что Патрацкий в быту и на работе – душка, лапочка и пушистый зайчик, что его обожает и в нем души не чает вся подстанция! О чем недвусмысленно сообщает его, заведующего, визит и текущая беседа. Ведь, окажись Сергей Александрович на самом деле таким, каким его описывают психиатры, разве б стал он – заведующий – приезжать и пытаться забрать больного? Настоящему психу и место в психушке!
Надо сказать, красноречие заведующего не прошло мимо ушей психиатра, который поломался для приличия, но уже понимал, что если тихо не избавится от беспокойного невротика – скандала не удержать в границах больницы. А это непременный и весьма болезненный удар по репутации отделения и всей клиники.
Так что заведующий в конце концов отстоял своего незаменимого и очень хорошего сотрудника, которого обожает вся подстанция.
Вялого, сонного Патрацкого, с насыщенной аминазином задницей отвезли домой отсыпаться. А зав. вернулся на подстанцию разбираться с хулиганами.
Однако, что кривить душой, рука не поднималась написать заявление в милицию. Вот уж кого действительно и ценили и любили. Ребята-то золотые. На все руки от скуки. Да и юрист по телефону объяснил, что заявление подать может только сам пострадавший, а он сейчас никакой – отлеживается дома. В общем, поначалу обошлись словесной выволочкой в кабинете заведующего. Потом к концу недели явился присмиревший, задумчивый Патрацкий и сообщил, что: «Он ничего писать не будет, пусть они извинятся!»
Главное условие: «Только пусть извинятся перед всеми на утренней пятиминутке».
Ну что ж, они извинились.
Когда доктор нашел в себе силы выйти на дежурство, фельдшера вышли и, потупив глаза долу, произнесли вразнобой:
– Простите нас, Сергей Александрович. Мы были не правы.
Патрацкий, еще не отошедший от аминазина, принял извинение. Он зевнул, погрозил им пальцем и сказал:
– Вот это правильно. Не забывайте, что вы – фельдшера, а я – врач!
Что удивительно, на аминазине его невроз прошел. Правда, ненадолго.
Прошло еще недели две, и все вернулось на круги своя. Патрацкий опять бегал и чесался, кричал, что он врач и не позволит… А Двое-из-ларца, выкрасившие и забор, и фасад и перекрывшие крышу на подстанции, уже работали в другую смену, но всегда на разных бригадах.
Я появился на подстанции за пару месяцев до ухода доктора Наполеона на пенсию и не испытал «удовольствия» работать с ним. Мы виделись по утрам, когда приходили или уходили с дежурства, здоровались.
А вот Гошу с Сашей я знал весьма неплохо. Они оба поступили в мединституты и уже в перестроечные годы работали в московских больницах врачами. Один реаниматолог, другой то ли хирург, то ли уролог… потом их следы затерялись.
О той истории они никогда не вспоминали и сами ее не рассказывали. Откуда я узнал? А как вы думаете? Ведь в ней был и еще один участник – водитель. Вот он-то мне и рассказал. Но я не очень ему поверил. Мало ли баек и побасенок рассказывалось? Всем верить – веры не хватит.