В спецтравме работает своя бригада хирургов. Сутками. Отдежурил, смену сдал, баиньки… Через двое-трое суток – опять.
А вот анестезиологи менялись. Там у них по жребию, что ли, кому выпадет.
Вообще у них отношение к спецтравме было весьма своеобразное. Сложных больных там практически не было, поэтому анестезиологи баклуши били. Сидит такой дежурант в операционной, маску ниже носа на подбородок свесит и в полоток поплевывает.
А некоторые со скуки пялятся на операционную медсестру.
Надо сказать, девочка упакована, как и положено. Одни глаза над маской да попа с ножками. Ножки зато – что надо! В белых гольфиках с розовыми пятками, просвечивающими сквозь тонкий нейлон. Ходячий тест на скрытую педофилию. Но им, анестезиологам, видимо и этого хватало. Смотрели на это чудо природы как на запретный плод, исходили слюнями, но руками не трогали, знали, может и зажим в глаз воткнуть, если лишнего позволишь.
Но было у этой девочки слабое место в броневой защите ее морального статуса – шоколадные конфеты со сливочной помадкой. Хранила она эту тайну, как тамплиеры свои сокровища.
Один из анестезиологов запал на сестричку, и не знаю, как он там, в своем отделении, договорился, но дежурил в ее смену целый месяц. Чего только не делал. И комплименты отпускал, и на чай зазывал… и смотрел томно, и вздыхал, и провожал после дежурства. Девчонка – кремень. На работе – ничего кроме работы. А что после работы? Судя по тому, что анестезиолог не успокаивался, и после работы – скала.
И вот очередные сутки. День прошел спокойно. Выписали ночных. Ждут вечера. После шести-семи начался поток. Отделение на тридцать коек. В приемном – два милиционера. Спорые ребята. Принимают, раздевают, сортируют, оформляют – кладут.
Кого нужно зашивать, того к стенке в трусах на топчанчик.
Чтобы не путаться, они номер каждому на плече ручкой ставят.
Одним из первых доставляют мужичка сильно побитого. Весь в рваных ранах. Все поверхностное и не особо страшное, но если не промыть и не зашить – будет плохо. Нагноится, срастется грубо.
Берут его на стол. Хирург милицию предупредил:
– Дело не быстрое.
Если еще кто будет серьезный, пусть вызывают из отделения второго хирурга на помощь.
Анестезиолог присел на стульчик. Видимо, он тоже уже принял немножко. Но в тонусе.
Хирург шьет, медсестра инструменты подает да иголки заряжает шовным материалом. Шум только от больного. Матерится, гадюка. А в операционной правило – материться можно только хирургу.
Анестезиолог нарушение моральной атмосферы терпел недолго. Ему, видишь ли, матюки больного настроение лирическое сбивают. Вот он и говорит хирургу:
– А чего ты его не обезболишь?
– Добро переводить. Он и так упит до наркоза почти. Потерпит!
Анестезиолог поднялся и наклонился над пьяным:
– Родная душа, тебе доктор делает бо-бо?
Пьяный всхлипнул.
– Сейчас я тебе масочку дам, и будет хорошо.
– Совсем сдурел? – Хирург не отвлекается от шитья, но понимает, что если на спирт в мозгу алкаша наложится закись азота, начнется концерт по заявкам с галлюцинациями и беганьем по операционной. – Не смей!
Анестезиолог разматывает провода на аппарате РО-6 и идет с вилкой к розетке.
– Не ссы в компот, там ягодки! Все будет – лиге артис![3] От кислорода еще никому плохо не было, кроме водолазов. – Он оборачивается к пьяному на операционном столе. – Мужик! Ты не водолаз?
– Нет, – бубнит из-под маски пьяный, – я токарь!
– Вот и хорошо.
Анестезиолог вставляет в розетку вилку питания наркозного аппарата.
Искры! В операционной гаснет свет.
Больной под маской начинает хохотать.
Медсестра замирает, будто ее тоже выключили.
Анестезиолог в темноте крадется к выходу из операционной. По пути он натыкается на медсестру, ощупывает ее.
– Что вы делаете, доктор?
– Ищу дорогу!
– Вы ошиблись, идите левее.
– Вредитель! – орет хирург. – Ты куда собрался? Нашкодил и тикать?
– Электрика вызову!
– Без тебя вызовут. Бери фонарь и свети в рану!
Анестезиолог продолжает ощупывать медсестру в темноте.
– И левее могу, и правее, и по центру.
– Что ты там залип, – орет хирург.
– Он меня трогает за ногу!
– Кто?! – в два голоса спрашивают врачи.
– Больной!
– Вот подлец! – хирург поднимает руки над операционным полем. – Эй ты! Отпусти сестру и дай ему в морду! А то у меня руки чистые!