– И, как я вижу, вы пометили эти участки, – вставила Мерчисон. – Продолжайте, доктор, прошу вас.
– Хорошо, мэм, – отозвался Бреннер. – Черное вещество, судя по всему, представляет собой почти совершенный теплоизоляционный материал. Оно имеет высокий коэффициент теплового сопротивления и выдержало даже обработку паяльной горелкой, включенной на умеренную мощность. При очень высокой температуре исследуемое вещество превращалось в черную золу. Зола разлеталась в стороны, но при этом не размягчалась и не трескалась. Осколки поврежденных чешуек не демонстрировали столько же высокой степени теплоустойчивости – если только не были покрыты черным веществом.
Кроме того, черное вещество оказалось устойчивым к обработке химическими веществами, – продолжал Бреннер, – в отличие от вещества, из которого состоят чешуйки. Когда осколки чешуек были помещены в различные типы атмосферы, результаты показали, что вещество, из которого они сложены, вряд ли сформировалось в какой-либо экзотической среде – метаносодержащей, аммиакосодержащей или даже хлоросодержащей. По химическому составу фрагменты чешуек представляют собой гидрокарбонатную основу. В опытах они не реагировали с газовой смесью, насыщенной кислородом…
– Будьте добры, расскажите мне подробнее о проведенных вами анализах, – прервала лейтенанта Мерчисон, вдруг перешедшая на сугубо профессиональный тон. Лейтенант пока не понял, что тем самым патофизиолог сделала ему комплимент. Конвей дал знак Приликле, чтобы тот подлетел поближе, и не стал вмешиваться в беседу патофизиологов – профессионала и любителя.
– Не думаю, что пациент способен двигаться, – сказал Конвей цинрусскийцу. – Я даже не могу понять, жив ли он. А ты как думаешь?
Лапки Приликлы задрожали. Он явно старался подготовиться к тому, чтобы дать отрицательный ответ и не слишком огорчить таким ответом Конвея.
– Вопрос обманчиво прост, друг Конвей. Я могу сказать лишь, что пациент представляется мне не совсем мертвым.
– Но ты же способен уловить эмоциональное излучение даже тогда, когда живое существо спит или находится без сознания, – недоверчиво проговорил Конвей. – А здесь что же, вообще нет никакого излучения?
– Есть следы излучения, друг Конвей, – ответил цинрусскиец, слегка дрожа. – Но они настолько слабы, что по ним трудно делать какие бы то ни было выводы. Сознание отсутствует, а те следы излучения, которые я улавливаю, исходят, насколько я могу судить, не из области черепа, а от всего тела. С таким явлением я прежде никогда не сталкивался, поэтому даже рассуждать на эту тему не взялся бы.
– Но возьмешься, – с улыбкой заключил Конвей.
– Конечно, – ответил Приликла. – Вероятно следующее: существо пребывает в бессознательном состоянии, но в то же самое время нервные окончания в его коже постоянно стимулируются сильной болью. Возможно, именно это излучение я и регистрирую, поскольку его следы сосредоточены либо непосредственно на поверхности кожи, либо под ней.
– Но это означает, что ты регистрируешь периферическую нервную систему, а не головной мозг, – заметил Конвей. – А это необычно.
– Очень необычно, друг Конвей, – проговорил маленький эмпат. – По идее головной мозг этого существа чрезвычайно сильно пострадал. Магистральные нервные стволы либо рассечены напрочь, либо их структура весьма значительно повреждена.
«Короче говоря, – мрачно подумал Конвей, – мы скорее всего заполучили пациента, от которого кто-то попросту избавился».
Мерчисон и Бреннер, вооружившись стерильными дрелями из арсенала патофизиолога, занялись взятием подкожных проб. Кроме того, они собирали и помечали осколки чешуек и куски черного вещества, которым был покрыт пациент. Если быть точнее, то Мерчисон брала пробы, а лейтенант законопачивал остававшиеся после ее работы маленькие дырочки. Конвей с Приликлой вернулись на корабль, чтобы подготовить помещение для больного, руководствуясь отрывочными сведениями о нем. Нужен был пустой отсек, в котором можно было бы разместить птицеподобное существо. Этот отсек следовало оснастить фиксирующими приспособлениями и заполнить воздухом, насыщенным кислородом. Вскоре вернулись и Бреннер с Мерчисон.
Вот тогда-то Бреннер и увидел воочию содержимое скафандра Мерчисон, а Приликла мелко задрожал.
В отсутствие тяжелого скафандра, снабженного полупрозрачной лицевой пластиной, Мерчисон являла собой такое сочетание физиологических признаков, что никто из мужских особей-землян, сотрудников госпиталя, не мог взирать на нее равнодушно. Лейтенант с трудом оторвал от нее взгляд и обратил внимание на Приликлу.
– Что-то не так, доктор? – озабоченно спросил он.
– Совсем наоборот, друг Бреннер, – подрагивая, отозвался эмпат. – Данный тип непроизвольной физической активности у представителей моего вида служит проявлением реакции на непосредственную близость источника эмоционального излучения, связанного со страстным желанием совоку…
Цинрусскиец умолк, поскольку лейтенант Бреннер густо покраснел, что было особенно заметно на фоне зеленого форменного мундира. Приликла почувствовал его смущение.
Мерчисон сочувственно улыбнулась.
– Вероятно, причиной тому я, лейтенант Бреннер. Я ощущаю весьма интенсивное удовольствие из-за того, что проведенные вами ранее исследования избавили меня от необходимости четыре часа работать, не снимая этого жуткого скафандра. Не так ли, Приликла?
– Несомненно, – с готовностью откликнулся эмпат, всегда готовый соврать, лишь бы только от этого кому-то (а стало быть, и ему тоже) стало хорошо. – Э–мпатия не настолько точна, как телепатия, и ошибки такого рода возможны.