Входит В е д у н о в.
В е д у н о в. Стоит такая жара, что листья на березах привяли и в воздухе пахнет нефтью. Или уж я много думаю о ней.
В е р а. А может быть, и на самом деле геологи подобрались к нефти и потревожили ее. Ну вот скажите, пожалуйста, как их не славить, этих отважных землепроходцев.
Д а р ь я С о ф р о н о в н а. Ты хоть поел где-нибудь?
В е д у н о в. О еде-то я и забыл сегодня. Совсем забыл.
Д а р ь я С о ф р о н о в н а. Да на голодное брюхо и богу молиться неспоро. Я самовар два раза подогревала. Ступай нето.
Дарья Софроновна и Ведунов уходят.
В е р а. И что это со мной? Чему я радуюсь? Чего жду? Я вроде вышла на ту дорогу, которую долго-долго искала. А за спиной остался мозглявый туман. Боже мой, как я могла искать в нем… Глазищи, говорит, колдовство. Да мне отроду никто не сказал таких слов. Ведь льстит. Знаю, что льстит, а верю. И буду верить. Буду. Больше у меня ничего нет. Боже, боже, я вся потеряна. Галя.
В окне показывается Г а л я.
Г а л я. Верочка, я не стану заходить. Подай мне в окно мой джемпер. Вечер — очарование, однако сыровато немного.
В е р а. А нефтью пахнет?
Г а л я. Да что вы все помешались на этой нефти. Пахнет свежим сеном, ягодами. Молоком пахнет. Мы со Степаном Дмитриевичем пойдем к дояркам костер жечь.
В е р а. И я бы ушла с вами.
Г а л я. И пойдем. У нас секретов нет.
В е р а. А я хочу секретов. Хочу своих тайн. Ведь я ни о чем таком и не думала. И вдруг, когда теперь выпадают свободные вечера, я буквально не знаю куда себя деть. Женщине легче быть открытой, я это знаю, но хочу тайны, пинка, иначе задохнусь и сойду с ума.
Г а л я. Да на тебя и верно сегодня напал философский стих. Ты и откройся Ивану Павловичу, он умный, хороший, поймет тебя.
В е р а. Ивану? Нет, нет. Ни за что. Боже мой, если бы только речь обо мне… Да ладно об этом. Не в счет. Ты не загуливайся.
Галя уходит от окна.
Зачем это я сказала? Позавидовала Гале? А я ушла бы сейчас в ночь, в темноту — позови только. Что я говорю? Ушла бы, ушла. (Прислушивается.)
В открытое окно слышно, как лают собаки.
Мы, говорит, люди одних масштабов. Нет, Ромочка. Нет. Мой масштаб — пить со старухой чай да слушать, когда цветет зорянка. А если я все-таки дам пинка своей судьбе, а там будь что будет?! В этом поединке нет Ивановой правды и самого его нет для меня. Но так ли все? Так ли?
Входит В е д у н о в.
В е д у н о в. Верочка, Вера. Ты-то читала нашу районную газету? Так почитай, что тут написано. Я все эти дни был на покосе, а дело-то наше, выходит, — табак. Геологи решили строить дорогу. Но это отвод глаз. Без изыскательских работ ясно, что времянка с использованием леса. И наш Митяев тут же. Это непостижимо. Я перестаю что-либо понимать. И Митяев, Степан Дмитриевич…
В е р а. Ты, Ваня, успокойся и не пори горячку. Твои взгляды на наше недалекое будущее настолько узки, что мне просто неловко за тебя перед людьми. Мы живем в лесу, в глуши, и нам кажется, что лучшей жизни и быть не может. Но мы же достаточно грамотные и культурные люди, чтобы понять, что в наших стальных артериях должно быть давление как у космонавтов. Это понимают даже простые люди, рабочие. И не надо мешать геологам. А то дался тебе этот лес, будто мы лешие. Мы же не лешие, Ваня. Ну?
В е д у н о в. Не лешие, конечно. Ты литератор, и тебе видней. Но знай же, что русскому человеку лес никогда не мешал. Тем, что мы, русские, крепко вросли в землю, мы обязаны лесу: он нас поит, кормит, согревает, охраняет, в конце концов.
В е р а. Ну ладно, Ваня. Тебя не переспоришь. Пусть будет по-твоему: кормит и охраняет. Но Родине нужна нефть. Вот сейчас, немедленно и много. Нужно много нефти. Это наша энергия. Живем, Ваня, в такую пору, когда от врагов уже не спасет лес. Мы от Батыя и немцев разбегались по лесам, а потом из-за кустов долбили завоевателей дубиной. Сейчас не то время. Идет соревнование систем. Нужны ракеты, а ракеты — это нефть. Ты всегда считался с моим мнением, думаю, согласишься и на этот раз. Геологам ты не будешь мешать и дашь мне слово. Даешь? Ну я прошу, Ваня.
В е д у н о в. Гляжу я на тебя, Вера, и думаю, кого и как ты учишь. Только подумать, кто выйдет из твоей школы: охранитель, накопитель и хозяин или порубщик, умеющий говорить о международных проблемах и не ведающий, что можно плакать под шум родных лесов и можно умереть, когда плохо этим родным лесам… Нет, я решительно не могу согласиться, чтоб так безумно втаптывали в болото народное богатство. В высоких верхах не знают о таких безобразиях, и я, как коммунист, не имею права молчать.