Сдержался Пётро, слова худого не сказал и тем озадачил конюха: «Малахольный сделался Пётро. Да свадьба, она хоть из кого узлов навяжет. А гульнуть — гульнем»…
Все расчеты на карася, можно сказать, лопнули. Даровое богатство безвозвратно уплыло из рук, и от огорчения Пётру еще захотелось поошиваться возле магазина, где, вероятней всего, можно с кем-нибудь хотя бы поговорить о рыбалке, о которой навязчиво думалось до горькой слезы.
На крыльце магазина сидел дед Тимоха, в шляпе с отутюженными полями и бороденкой, затесанной на клин, а рядом полулежал на ступеньках Пашка Вякин и слушал транзистор, который мял и корежил какую-то мелодию, будто толок ее в ступе. Почти одновременно с Пётром Смородиным, только с другой стороны, к магазину на колясочном мотоцикле подкатил бригадир Ухорезов, длинноногий — колени выше руля, — длиннолицый, с очками на фуражке. С сердитой силой тряхнул машину, так, что в бачке заплескался бензин, усталым шагом пошел к крыльцу.
— Что за публика? — спросил он всех троих и поставил одну ногу на нижнюю ступеньку, покрутил кольцо с ключами, дав понять, что спрашивает всерьез.
Дед Тимоха указал на свои уши, заткнутые ватой, унизился:
— Здравствуй, кормилец.
Вякин с показной трудностью достал забинтованную руку из кармана и показал грязный марлевый навертыш:
— Биллютеним, товарищ начальник.
— А ты?
— Зашел вот, — начал было Пётро Смородин и оглядел себя, оглядел его и бригадир — понял, что человек с дороги.
— Был на вырубках?
— Послать бы мужиков, Николай Николаич: кряжи край ошкурить надо.
— А на Осиное, соври, не заглядывал?
— Разве обойдешь. Одно расстройство.
— Зашевелился, что ли?
— Спасу нет.
— А ну, убери, — дал бригадир распоряжение Вякину, однако тот не сразу утишил свой транзистор и, не обращая внимания на бригадира, крикнул на ухо деду Тимохе:
— Не прошвырнуться ли себе на Осиное? Рыбки не хошь, дед?
— Карасика отведал бы. Говорю, пожевал бы. Карасика.
— Тогда давай сеть. Цела небось?
— Что ей доспелось. Да ты утопишь. А она больших денег стоит.
— Ты же на больничном, рыбак, — напомнил бригадир Вякину.
— На больничном, так пить-есть не хоца?
— Шел бы в бригаду — там и с одной рукой сгодишься.
— Так вот и разлетелся. Врачи за такое дело не хвалят.
— При расчете опять за грудки хватать станешь.
— Свое возьму.
— Пустяковый он человек, Николай Николаич, — сугодничал дед Тимоха и вроде бы отодвинулся от Вякина.
Бригадир поднялся в магазин.
— Ты, Пётро, сказывают, сынка оженить наладился? — спросил дед Тимоха. — Сколя ему?
— Ровесник тебе, дедка, — захохотал Вякин.
А Пётро Смородин подумал о том, что поговорить толком не с кем, направился домой. Уж к своим воротам подходил, когда догнал его бригадир Ухорезов. Круто осадил машину:
— Ты вроде напарника искал?
— Да нет. Да кто сказал? — И вдруг уловил в глазах бригадира что-то согласное, приоткрылся: — Оно конечно, не мешало бы, да ведь на это чертово озеро еще попасть надо.
— Тащи сети. Они в мешках у тебя?
— А то как.
— Вот клади. Я их скину у соломенного сарая. Часика через два приходи к Отвару на пашню. Махнем.
— Да уж не взыщи, Николай Николаич: ты это как, смехом или натурально?
— Слушай сюда!
— Да я… Да мы это… Фу-ты, ну-ты… — Пётро торопко пошел к воротам, распахнул их, запнулся за кобеля, который радостно бросился под ноги хозяина, пнул собаку и скоро выволок и уложил в коляску три мешка сетей.
Бригадир сидел на мотоцикле, протирал очки и курил сигарету, перекатывая ее по губам. Смородин, закинув мешки брезентовым запоном, почтительно замер, опустив руки по швам.
— Чтобы никого больше.
— Да на кой ляд.
Ухорезов набросил газу, и мотоцикл скребанул из-под себя, выкинул ворох пыли и гальки, рванул по дороге. Смородин ополоротел от удивления, все еще не веря нечаянной удаче. «Что с ним, с Ухорезовым-то? Небось нужда подшибла. Во как повернул, леший. Чтобы никому больше. Да кому еще-то! Будь спокоен, сама мать-землица не учует». Смородина все время, как вышел из лесу, мутил голод, а тут и от еды откинуло. Обрадовался сборам. Отвалил от свиного засола пласт сала, завернул в тряпицу булку хлеба, луку, соли. Все уложил в свою лесниковую сумку. Сбоку умостил бутылку водки, нахлобучив на горлышко два пластмассовых стаканчика. Звону от них не услышишь, да и на податливом промысле без звону надежней.