Ночь была приятной, и Аланнис была права во всем – от таких, как она, теряют голову, но от таких, как Делия – сердце. И чем, чем, все силы небесные, Скоргола умудрился это заслужить?..
Только вот утром Аланнис не осталась. И кофе не пила. А он вновь перелил в чашку уксуса.
Внутри у Скорголы – камень. Монолит. Он не может двигаться – тяжело. И не может думать – нечем.
В комнату пробралась кошка Анны – такая же серая и патлатая, как и сама старушка. Несмотря на свою аллергию, Скоргола не запрещал держать это желтоглазое страшилище дома, но всегда просил не пускать ее в свои комнаты. Но кошка, конечно, пробиралась – пусть изредка, но все же.
Аллергия у Скорголы появилась только тогда, когда граф Майрвилль забрал его в свой особняк, до того он просто обожал кошек. И сейчас он затащил мурчащую уродину к себе на колени и, безудержно чихая, с мгновенно покрасневшим лицом, долго-долго гладил ее по мягкой шерсти.
А днем Джейкоб сказал, что его ждет господин Майрвилль. Обычно граф был весел и бодр, прямо-таки лучился радостью и волей к победе, сейчас же – явно чем-то озабочен. Зайдя в кабинет, Скоргола принялся разбирать принесенные с собой бумаги – прихватил всю папку разом, вместе с черновиками и набросками. Келестин его остановил.
– Садись, Скоргола. Нам надо поговорить.
– О шагоходе? Сейчас...
– Скоргола.
Он уселся и невольно потянул носом – почудилось, что в кабинете еще сохранился запах духов Аланнис.
– Как ты, расскажи, – попросил Келестин. Скоргола пожал плечами. – До сих пор не починил часы, как я посмотрю... Смешно даже, Скоргола.
– Смешно.
– Что случилось интересного и занимательного? Как Джейкоб и Анна?
– Все в порядке.
– Все?
– Абсолютно.
Келестин молчал полминуты, а потом произнес:
– Ты обидел Аланнис.
На Скорголу будто высыпали песок. Не сразу проморгался.
– Не удивляйся, ее многие знают.
– И общаются настолько близко, чтобы знать наши разговоры?
– Нет же, – нахмурился Келестин. – Я впервые увидел ее грустной, а обидеть ее мог только ты.
«Значит, она умеет грустить», – подумал Скоргола прежде, чем его захлестнула волна горечи.
Не раз и не два Скоргола размышлял о том, что Аланнис – один из способов Келестина прочно привязать его к себе. В самом деле, что может быть проще? Келестин мог заплатить женщине и обязать не оставлять Скорголу в одиночестве надолго. Вздумай он бросить мэра и графа, он лишился бы многого, но, что самое жестокое, лишился бы Аланнис.
Но... дело в том, что Аланнис – врала всегда. И всем. И она могла обыграть любого. И, – сейчас, по крайней мере, – она могла выбирать. Мужчины готовы были на все ради нее. У нее существовали какие-то свои причины, несомненно, но Келестин среди этих причин и не стоял даже.
– Ладно, – пробормотал Келестин. – Не хочешь – не говори, только... Только, проклятье, Скоргола! Она лучшая, я мечтал о ней!.. Но так радовался, узнав, что эта женщина – с тобой.
Внезапное признание.
– Ладно... Надеюсь, вы помиритесь.
Странные у них все-таки отношения. «Названые братья», друзья... Но один крепко держит, а второй не видит смысла вырываться. Один принадлежит к верхним слоям общества, а другой искренне их ненавидит.
– Поговорим о шагоходах, – кажется, это называется «дипломатией». – Вот чертеж.
– Прекрасно, – Келестин не понимал ровным счетом ничего. Ему и не требовалось – есть инженеры и рабочие, те поймут, вспомнят Скорголу и сделают все, как надо. – Но у меня еще одно... Еще одна просьба к тебе.
«Еще одни недоброжелатели, Скоргола, подумай – может, устроишь, чтоб на них свалилось пианино, или все-таки по старинке – яды и взрывы?»
– Да? – ровно спросил Скоргола.
Келестин протянул лист с парой десятков строчек.
– Так много?..
– Вообще-то больше, Скоргола. Вчера кто-то пытался меня убить.
Что восхищало в Келестине – его голос. Злиться из-за проститутки и спокойно говорить о покушении – в этом был он весь.
– Конкуренты, бывшие деловые партнеры... А кое-кто метит в мэры, Скоргола. Есть способ – избавься от всех разом. А нет – ничего, не страшно, времени много... Подожди, вспомнил, нужно еще дописать пару имен. Сейчас...
Скоргола поднялся, чтобы забрать листок, взглянул на строки и устоял на ногах – и это стало огромным достижением.
***
...Ближе к вечеру он гулял в парке с четой Лораль. И, против обыкновения, понимал, что говорит ему небесное создание.
Супруги приглашали его к себе. Вроде бы это являлось традицией – время от времени устраивать приемы. И Делия перечисляла тех, кто уже приглашен. Множество незнакомых имен и двадцать – знакомых с листа бумаги, переданного Келестином.
Скоргола мог поручиться – Келестин знал о приеме!
Всего в листке значилось двадцать два имени.
– Ах, Скоргола, мой милый... – Делия осекается и чуть медлит, прежде чем закончить фразу.
– ...друг. Как хорошо, что вы согласились!
Внутри Скорголы – воздух. Не опьяняюще свежий воздух парка, а дурманящая сырость подвала. От нее подкашиваются ноги и страшно, дико, безумно болит голова.
Часы отбили девять, когда Скоргола появился.
– Я привез вино – игристое, как вы любите. Самое лучшее, ручаюсь, вы будете очень приятно удивлены. Только позвольте мне лично отнести его в подвал – охладится, а ближе к полуночи мы угостим всех...
Он Скоргола, чудаковатый мастер самого мэра, ему позволено многое... В том числе – отказаться от помощи слуг. И играть весельчака чрезвычайно легко – впервые в жизни.
Что-то колючее, скользкое зашевелилось внутри Скорголы, когда он заметил Аланнис. Улыбающаяся, радостная, обворожительная и прекрасная – как всегда. Неужели Лорали пригласили ее? Невозможно! Не шлюху же... Наверняка ее привел какой-нибудь мужчина. Или – пришла сама. Она способна.
Еще вчера Скоргола не верил, что сможет ее ненавидеть. Еще вчера Скоргола не думал, что его самые первые опасения насчет этой женщины могут оказаться верными. Сам факт того, что Аланнис поддалась на уговоры Келестина и стала еще одним его инструментом, не расстроил бы Скорголу. Какая разница, в самом деле? Он никогда не считал себя настолько интересным, чтобы привлечь искреннее внимание Аланнис. Просто – думал, что все немного сложнее. Видел загадку и ждал ответа.
Злило лишь то, что Аланнис раскрыла графу на глаза на новую привязанность Скорголы. Цепь покрепче любой другой... Иначе зачем графу вписывать имена Лоралей, да еще так показушно? Только затем, чтобы проверить стойкость Скорголы. Что же сильнее – Келестин и его забота, его странная дружба и память Скорголы о воспитавшем его Чарльзе, или несколько встреч с ангелом?