Темно. Холодно. Снег скрипит под ногами. До остановки трамвая - семь минут быстрым шагом. Уууу! Фонари и то замерзли, светят вполсилы; мигает огоньками рекламы соседний торговый центр.
Переведут Мишку сегодня в палату или еще нет? Пустят ее к нему или нет? Проснулся он уже или еще спит? В реанимации не разрешают телефоны, да и ему самому, наверное, еще тяжело говорить. После работы - к Мишке, по пути зайти в «Радугу»... хорошо, что такой магазин прямо рядом с больницей. Сколько дать врачу за операцию? Нужно сунуть нянечкам, чтобы получше ухаживали... по крайней мере, до тех пор, пока ее, Таню, к нему не пустят. Господи, как же холодно! Морозный воздух перехватывает дыхание, нос уже отмерз, ресницы слиплись то ли от инея, то ли от слез. Ноги пока еще терпят, но если трамвай не придет сразу... а Манька, паразитка, похоже, опять без перчаток ушла, совсем ума у девки нет, не холодно ей в минус тридцать...
Небо черное, высокое, подсвечено красным, звезд почти не видно. И трамвай-то, бедолага, тоже весь обледенел, стекла заморожены, двери громыхают, простуженный голос водителя объявляет остановки гулко, как из трубы. Час пик, народ едва с подножек не сваливается, над головами вьются парки от дыхания, от которых еще холоднее. Жаль, что не удалось сесть, под сиденьями все-таки обогрев... пробираемся в угол, там не так сильно трясет.
Обычно Таня любит стоять возле заднего окна вагона, цепляясь за поручень; если затиснуться в угол, то ее, худенькую и легкую, меньше толкают. Один раз вовсе смешно получилось - какая-то здоровенная, дородная тетка, увидев, как Таню прижали к поручню, завопила: «Ребенка задавили!» Ну да, с Таниными «метр с кепкой» и сорока двумя килограммами самое то - ребенок. Она еще и одета тогда была в Манькины джинсы и футболку, за плечами рюкзачок, в ушах наушники от Манькиного же старого плеера. Стоишь себе на задней площадке, в окно смотришь. Но сегодня одна мысль об этом приводит в ужас. От окна дует. И вообще - зрелище занесенных снегом темных улиц, заснеженных машин, фонарей, в свете которых пляшет поземка, наводит тоску, и становится еще холоднее.
Как там Мишка?
Люди в вагоне мотаются в такт движению, спрессованные утренней усталостью, недосыпом, заботами в единый монолит. Кто-то с кем-то переговаривается негромко, сидящие воткнулись взглядами в экраны телефонов. Болтается на стенах реклама, обещающая жизнь райскую прямо сейчас и все блага исключительно даром. Мелькают за окнами остановки. Закутанная в шаль до самых глаз кондукторша протискивается через толпу народа. Голос у нее сиплый, вечное «Граждане, за проезд готовим» едва слышно. Тетка и сама по себе немаленькая, а толстая куртка, поверх которой, похоже, ватный жилет и форменная накидка Гортранса, делают ее вовсе непроходимой. И как она умудряется в такой толчее себе дорогу прокладывать? Таня роется в сумке в поисках мелочи, замерзшие пальцы никак не могут ухватить кошелек. Сколько раз себе говорила: выкладывай десятки во внешний карман сумки, так нет же, опять забыла.
Вагон трясет на стыке, стоящий рядом гражданин всем своим весом толкает Таню, сам почти валится на нее. Сумка падает с плеча, раскрытая, летит под ноги стоящим, раскатываются по всему вагону мелочи, каких полно в любой женской сумочке вида «мешок для картошки». Стоящая рядом раскрашенная дама в меховой белой шапке пытается отойти, но неловко переступает и каблуком сиреневых зимних сапог наступает ровнехонько на Танину помаду - новую, любимую, только что купленную.
Слезы, которых не было все эти три дня, прорываются вдруг - сразу и потоком, льются, текут на руки, запутываются в шерсти варежек маленькими льдинками, капают на пол вагона.
Стоящие рядом люди, может, и рады бы помочь, подобрать хоть часть вещей, но стиснуты так, что нагнуться почти невозможно. Кто-то равнодушно отворачивается, кто-то вздыхает и сочувственно говорит: «Девушка, вон туда еще укатилось», кто-то пытается отодвинуться, да не получается... Кондукторша с невообразимой ловкостью ухитряется поднять Танины ключи и записную книжку, протягивает ей, кошелек вытаскивает из-под ног пожилой мужчина, Таня что-то бормочет ему сквозь слезы, а они все льются, затекают в рот, и получаются только всхлипы. Черт с ней, с помадой, с раскатившимися карамельками, медными монетками, главное - ключи и кошелек. Все... уже все...
Кое-как Таня запихивает добро в сумочку, вытирает лицо варежкой... наверняка останутся разводы, нашарилась по грязному полу - да плевать.
- Осторожно, двери закрываются, - раскатывается над потолком. - Следующая остановка - парк Свободы.
- Девушка, - кто-то трогает ее за плечо, - вон место освободилось. Садитесь!