Он поступил на физический факультет. В начале каждого семестра меня передергивало от вида моего голубоглазого, улыбчивого, светловолосого двойника. Мы соперничали за звание лучшего студента на курсе: он — за счет трудолюбивой усидчивости, а я — блистая оригинальностью, внезапными вспышками догадок и математического прозрения, уносившими меня в поля неизведанных теорий. Болван упорно отказывался признать поражение, или хотя бы осознать, насколько сильно он от меня отстает.
Я бы смирился, будь он мне ровней или недавним знакомцем. Противно было делить новую жизнь с человеком из школы Петерсона, где я был шутом гороховым, всеобщим посмешищем. Джейсон кивал мне при встрече, признавая общее прошлое… Между нами существовала особая связь, которую, признаюсь, мне не хотелось уничтожать — возможно, потому, что он вел себя по-дружески, обращался со мной как с полноправным членом того мира, в который мне не было ходу. Быть может, он был для меня эталоном, единственным человеком, которому нужно было доказывать мое мастерство? Наверное, я догадывался, что не смогу покорить мир, пока не усмирю его одного.
Несчастный случай произошел с Джейсоном, когда мы учились на предпоследнем курсе. Напомню: дзета-луч был моим изобретением, и тому существуют доказательства, что бы там ни болтал профессор Берк. По вечерам, в выходные, я проводил расчеты и эксперименты по имитационному моделированию на университетском мейнфрейме, пока остальные напивались, хохотали и дурачились.
Поначалу я думал, что открыл необнаруженную форму излучения. Многие годы спустя я понял, что это — именно измерение, в которое можно попасть. Я разработал примитивный способ принимать и направлять дзета-энергию.
На кону была премия за лучшую студенческую работу и интервью с черноволосой Эрикой Левенштейн для «Гарвард Кримзон». К тому времени мы с ней были знакомы, и я страстно влюбился. Случайно выяснилось, что Джейсон тоже знает Эрику. Их, разумеется, влекло друг к другу. Так часто бывает.
Джейсон попытался прочитать и чуть ли не отрецензировать мою работу, даже сделал абсурдное замечание насчет многообразий Калаби-Яо. Одна из наших последних бесед… пожалуй, мне стоило к нему прислушаться, воспользоваться последней возможностью что-то изменить по-настоящему. Я даже не взглянул на его бестолковые, но старательные выкладки — не мог допустить, чтобы он омрачил миг моего торжества. Особенно когда речь шла об Эрике.
— Это — наука, а не схватка в регби, — заявил я. Дурак.
В зал на презентацию набились толпы студентов, преподавателей, журналистов — корреспондентов «Нью-Йорк таймс», «Сайентифик америкэн» и «Нейчур» — и пяток представителей из Министерства обороны. Пришел и Джейсон (надо думать, ради нашей «давней дружбы») в форме резервного офицерского учебного корпуса (впоследствии выяснилось, что он был стипендиатом). В первом ряду Эрика не спускала с меня серых глаз.
Профессор Берк кратко рассказал о теории дзета-энергии; я в белом лабораторном халате сидел за пультом управления, играя роль бесплатного приложения к главной кнопке. Громадный дзета-генератор отбрасывал на нас гигантскую тень. Я был в центре внимания, а Джейсон сидел в зрительном зале. Огни померкли. Я театральным жестом нажал на кнопку, и спицы дзета-уловителя задвигались под приглушенный гул голосов в аудитории.
Поясню: я следил за показаниями приборов и располагался спиной к залу. У меня не было возможности предотвратить случившееся. Я не мог заметить, что экранирование оказалось недостаточным, что Эрика случайно попала под поток дзета-частиц, что возникла угроза человеческим жизням.
Если бы не подвернулся Джейсон, то Эрику наверняка спас бы кто-то другой. Он удачно очутился именно там, где легко было сыграть в героя и оттолкнуть ее в сторону. Дзета-луч попал ему в грудь; мерцающая золотом дымка очертила силуэт, дзета-частицы проникли внутрь тканей и напитали его безграничной мощью дзета-энергии… Вышел грандиозный скандал, но на самом деле, случиться это могло с кем угодно. Со мной, с профессором Берком, да мало ли с кем… Способности Сполоха получил бы кто-то другой. Кто-то другой навсегда бы завоевал ее сердце.
Я так и не спросил о его ощущениях в потоке дзета-излучения. Помню, что Эрика лежала у него на руках и что их лица сблизились, освещенные красноватыми бликами параллельного измерения.
Так я в последний раз встретился с Джейсоном. Молодой и обаятельный, он научился летать и поднимать автобусы. Непревзойденная сила, неизменная доброжелательность и предсказуемый, мягкий характер. Образцовый супергерой; даже тепловидением обзавелся! Он стремительно вознесся к международному признанию, движимый призванной мной силой.
А сам я? Тот, кто сделал его супергероем? Да, приятель. Старый знакомый. Примечание к легенде, неуклюжий лаборант, случайно оказавшийся за пультом. «Парень с дзета-лучом».
Вообразите мое удивление, когда годы спустя Сполох объявился у меня на пороге. Никто не знал, что я и есть Доктор Невозможный; никто не мог заподозрить связи между нами.
Он изменился, но одновременно выглядел по-прежнему. После несчастного случая Джейсон Гарнер угадывался даже под дурацкой карнавальной маской. Светлые волосы, квадратная челюсть, золотая накидка. Ослепительно белое облегающее трико, подчеркивающее каждый изгиб идеальных мышц. Он мог летать — парил по воздуху, точно невесомое колечко дыма. Впрочем, я знал, что он — самая плотная субстанция на этой планете.
— Кажется, пришел по адресу… — произнес он в пространство.
Прошелся по парадному вестибюлю, точно у себя дома; шаги по мраморным плитам пола отдавались гулким эхом. Скользнул безразличным взглядом по гигантскому изваянию в стиле ар-деко: торжествующий я попираю ногой покорный земной шар. О да, я мечтал, строил планы, как все люди. Впервые в жизни дал себе волю: каракули в старых блокнотах расцвели зловещим цветом. В глубоких пещерах я отыскал следы невероятно древних ДНК. Я каждый месяц разрушал привычные принципы и создавал новые системы воззрений. Конструировал все более совершенных роботов. В подвальных лабораториях, вызревая, ждали своего часа величайшие открытия — иные измерения, межзвездные путешествия, блистательные, преступные идеи!
Я был суперзлодеем, сверхгением, которого невозможно остановить. Я собирался стать новым Александром Великим, Фу Манчу, профессором Мориарти, всеми сразу! Я угрожал всему миру, я требовал подчинения… В ответ явился Сполох.
Я выстроил зал управления, чудо-комнату из стекла и металла, врезанная в скалу над заснеженной арктической равниной. Тщательно продумал оборону, зная, что рано или поздно власти устанут сражаться со мной и попытаются меня отыскать — надо быть готовым к такому повороту событий.
Но о таком меня никто не предупреждал. Пули от него отскакивали. Скрытые люки-ловушки словно не существовали. Роботы разбивались вдребезги. Двери сносило с петель, а стены растворялись под его взглядом. Он поглощал радиацию, точно черная дыра, а иногда отражал излучение. Он наливался силой и ничто его не брало. Просто катастрофа!
Знал ли он, кто я такой? Когда он сорвал с петель двери зала управления, я успел надеть шлем и маску; узнать меня было невозможно. Костюм у меня в ту пору был зеленовато-голубого цвета, с красной отделкой. Красный ремень, красный шлем, красные шипы на локтях и длинный красный плащ. На груди — старая эмблема, придуманный мной имперский герб — красная планета в золотом кольце. В его вторжении чудилось что-то ужасающее… незваный гость там, где я обедал и ужинал в одиночестве.
Я встретился с ним взглядом и понял, что он меня не узнал.
— Назад, злодей!
Его физическое присутствие вблизи впечатляло. Дзета-луч сработал что надо! У меня неплохие физические способности, но в моем случае они — не главное. Сполох относился к классу метасуществ. Я впервые столкнулся с подобным: он казался неземным, в глубине его глаз застыла немыслимая, рвущаяся наружу сила. В воздухе потянуло озоном, запахло грозой…