Она все чаще действует отдельно от последней, как совершенно автономная сфера, хотя мы еще не победили дефицит. Фондовые рынки стремительно растут вверх, а материальное благосостояние населения не улучшается. Кризис в здравоохранении, нищета и безработица — налицо зловещие признаки развала на материальном уровне общественного здания{173}.
Министр труда Роберт Рейч[56] также обеспокоен тем, что дальнейшее развитие техники приведет к еще большему обострению, а не сглаживанию этого неравенства. В своей статье в New York Times, озаглавленной «Разложение среднего класса», он пишет так: «Одним информационный хайвей обещает быстрее доставить до желанной цели, других он загоняет в технологическую версию “городского гетто”»{174}.
Аргументы Диббеля и мои опровержения его идей в очередной, уже далеко не первый раз, поднимают одну важную проблему — антагонистическое противопоставление политического и трансцендентального, проходящее через всю эту главу, ту оппозицию, которую Тодд Гитлин определял как «Изменить мир!» против «Изменить сознание, изменить жизнь!». На одной чаше весов лежит тезис о том, что киберпространство является социокультурной и возможно даже духовной «зоной силы» — магическим социальным пространством, где разрыв между мыслью и действием исчезает, и в котором техноязычники и другие представители сетевого содружества могут создавать «общества более достойные и свободные, чем те, что строятся на грязи, бетоне и деньгах» (Диббель){175}. На другой чаше весов — тезис о том, что те, кто слепо верят в магические возможности сгенерированных компьютерами миров, оставляют надежду на политические перемены в мире, «построенном на грязи, бетоне и деньгах» тогда, когда их вклад так необходим.
Техноязыческие представления о киберпространстве как магическом круге, о BBS как «новых храмах века информации» (Диббель), и об Интернете как о «духовном оружии» (Делайсид) можно считать освоением киберпространства и техносферы субкультурой, маргинализированной научным мировоззрением. Они являются свидетельствами триумфа того, что Нейл Постман называет «Технополией» — «государством культуры», которое одновременно является и «государством разума». Такое государство характеризуется обожествлением технологии:
Культура ищет свое оправдание в технологии, находит удовлетворение в технологии и принимает посвящение от технологии. Это создает необходимость развития новых типов социального устройства и новых потребностей, которые приводят к быстрому разложению большей части того, что связано с традиционными убеждениями{176}.
Техноязычники не согласны с тем, что технология в буквальном является магической силой, но в один прекрасный день они могут проиграть эту войну спорных сравнений. В эхе WELL «Техногнозисис: Компьютеры как магия» инженер-авиатехник Уильям Мук предложил убедительную и очень поэтическую аргументрацию этой идеи:
Компьютеры берут последовательность символов и производят другие последовательности символов. Нет никакой магии в прямом смысле этого слова здесь нет. Однако когда компьютеры подключены к чему-то, что существенно меняет мир посредством механических действий, тогда они становятся магическими по определению.
Так, например, компьютер способен распознать вербальный символ «Ford Taurus». Затем он может сопоставить его с командными файлами, чтобы запустить автоматическую заводскую линию, которая в свою очередь выпускает и собирает автомобили в соответствии со спецификациями Ford Taurus. Так одна символьная строка согласуется с другой, значительно более длинной символьной строкой, которая будучи выполенной соответствующим компьютерным «железом», изменяет мир в соответствии с оригинальной последовательностью символов. Это и есть то, чем всегда была магия — воздействие на мир посредством символических действий, которые интерпретируются посредниками в этом мире для достижения желаемого эффекта.
В конченом счете у нас появится разумный дым, питающийся от солнечного света, воздуха, воды и почвы. Он будет вездесущ и будет ловить слова, которые могут активизировать его силу для производства товаров и услуг, удовлетворяющих наши потребности. Тогда равенство технологии и магии станет полным, но мы не будем его пугаться, потому что страх — не та штука, для которой требуется магия{177}.
Возвышенные рассуждения Мука о мире, населенном демонами-демиургами, везде и всегда ловящими слова, которые бы их «запустили», звучат как поэтический вариант постдефицитной технической Утопии нанотехнолога Эрика Дрекслера.