Таня выскочила на улицу через три минуты. Маши нигде не было. Таня позвала, но тщетно. Тогда Таня побежала вначале в одну, потом в другую сторону и наконец почти рядом с домом, но совсем не в той стороне увидела Машу. Маша тоже увидела маму. Утренняя свежесть, ворона – все это переполняло Машу счастьем, и она совсем не поняла, почему к ней подлетела разъяренная мама и дала ей по попе. Это было так неожиданно и так незаслуженно. Маша заплакала, а Таня буквально силой начала ее тащить в сторону садика. При этом мама говорила какие-то слова о том, что они каждый день опаздывают, о том, как мама устает, а Маша ей совсем не помогает. Маша не понимала, в чем дело, но по интонациям чувствовала, что маме плохо, и сама ревела еще громче, теперь уже от жалости к маме. Так зареванную Машу и воткнули в руки воспитательнице. Воспитательница, решив, что сегодняшнее собрание важнее, чем успокоить Машу, начала объяснять Тане, что они с Машей часто опаздывают и к чему это может привести. Весь свой педагогический пыл воспитательница вложила в свой длинный монолог, а Таня понимала, что на работу она все-таки опоздала, и последствия могут быть самые неприятные. Сидя в электричке, Таня вспоминала зареванное личико дочки и плакала сама. От жалости к себе, от жалости к Маше. И очередной раз клялась, что больше никогда-никогда не повысит на Машу голос.