— Ага, за тебя, — машинально согласилась Нинка, но тут же и спохватилась: — а Скорпион мой, забыл? Он меня за эту гулянку со света сживет, а ты — за тебя. Я его боюсь, честное слово, Костя, боюсь, как взрослого человека. Он как взглянет на меня, так я и теряюсь. Судья, а не мальчишка. Везет же людям, у них и мужья, и дети как дети, а тут…
— Ты Серегу любишь, вот что, — грустно сказал Костя.
— Может, и люблю, — не стала возражать Нинка. — Бабы упрямых любят, может быть, и я люблю.
Они еще немного постояли у Нинкиного дома и разошлись.
Скорпион сидел на табуретке за столом и рассматривал картинки в какой-то книге. Когда мать вошла, он оторвался от книги, посмотрел на нее и утвердительно спросил:
— Пришла?
— Не видишь? — Нинка делала вид, что все еще сердится на сына, хотя зла на него давным-давно не было.
Скорпион медленно слез с высокой табуретки, положил книгу в шкаф и молча начал раздеваться. Он разделся и лег в свою кроватку, до подбородка натянув одеяло. Нинка выключила свет и тоже легла. От снега и от луны в комнате было светло. На полу темнели черные пятна теней от веток березы под окном.
— Что отец-то говорил? — примирительно спросила Нинка.
Скорпион молчал. Нинка вздохнула и повернулась на бок. Она припомнила весь прожитый день, и ей стало больно за себя. Так вместе с этой болью она и уснула. Через несколько минут из кроватки, где спал Скорпион, послышались странные звуки, были они похожи на плач маленького ребенка и продолжались долго. Наконец все стихло в Нинкином доме, и лишь тени от ветвей березы бесшумно передвигались по полу, да последняя капелька влаги, выкатившаяся из закрытых глаз Скорпиона, медленно скатилась на подушку.
Нинка ошибалась: ее Скорпион плакать умел…