Карелиус ежедневно читал лекции по истории и, в частности, по одному предмету, который назывался учением об обществе. Этот предмет изучали лишь в старших классах, он трактует, между прочим, о соотношении между законодательной, судебной и исполнительной властями в государстве. Поэтому лектор основательно знал те добрые демократические порядки в стране, которые в мирное время охраняли граждан от произвола и злоупотреблений со стороны органов юстиции. Доверие Карелиуса к этим порядкам не было поколеблено, даже несмотря на его пребывание в полицейском участке, набитые на голове шишки и синяки на теле.
Он знал, что не позже чем через двадцать четыре часа арестованный должен предстать перед судьей, и этот судья будет независимым и честным. Лектору были известны правила относительно заключения в тюрьму, обвинения и судопроизводства. Он знал, что если вопреки ожиданиям он будет обвинен в сопротивлении чинам полиции и в незаконном обладании пятнадцатью шведскими кронами, ему немедленно будет дан защитник, который рьяно возьмется за дело.
Он учил своих школьников, что еще в 1282 году было принято постановление, которое провозглашало, что ни один житель страны не может быть заключен в тюрьму без твердых и доказанных оснований; лектор с восхищением уверял учеников, что Habeas corpus[15] является неиссякаемым источником прав человека и основой жизни общества. В учебники истории еще не успели внести поправок о том, что этот старый закон о неприкосновенности личности был отменен в 1941 году, что парламент принял решение нарушить конституцию, когда она стала неудобной, и что председатель Верховного суда страны взял на себя ответственность, санкционировав отмену этого закона. Однако лектор Карелиус строго придерживался учебника, поэтому его доверие к закону не было поколеблено.
Много было такого, о чем не упоминалось в учебнике истории. Существовали также разные тонкости судопроизводства, которых не знал учитель истории и социологии.
Ни сам он, ни его ученики не имели, например, никакого понятия о том, с какой щедростью фабрикуются приказы о заключении в тюрьму. «Я в грош не ставлю полицейского, который не сумеет взять на улице первого попавшегося человека и не посадит его на четыре недели!» — обычно говорил своим помощникам один из адвокатов «Ярда».
Хотя лектор был хорошо знаком с учением об обществе, о внутренней жизни «Ярда» он не имел ни малейшего представления. Ему никогда не приходилось видеть тюремной камеры, и теперь, несмотря на усталость и головную боль, в нем проснулось любопытство. До сих пор жизнь его текла спокойно, без особых изменений. А теперь ему, как в свое время Леоноре Кристине[16], Ричарду Львиное Сердце[17] и другим известным в истории людям, предстоит пережить драматическое событие — заключение в тюрьму хотя бы всего на одну ночь; он предполагал, что наряду с горькими и неприятными переживаниями возникнут значительные и увлекательные, которые несколько скрасят его в общем однообразную жизнь. А впоследствии он даже сможет написать об этом в своих мемуарах.
С формальностями было покончено, и Карелиус наконец узнал, как выглядит тюремная камера. Суровый служитель привел его в один из тайных закутков «Ярда». Здесь ему подали легкий ужин — несколько ломтиков черного хлеба, по маленькому кусочку маргарина, сыра и паштета, который он мог намазать деревянным ножом. В белую кружку, составлявшую вместе с деревянными ножом и вилкой постоянный инвентарь камеры, было налито кислое синее снятое молоко. Лектор поужинал без особого аппетита, но не забыл вежливо поблагодарить служителя, который пришел, чтобы взять обратно жестяную тарелку.
— Хватит языком болтать! — злобно оборвал его служитель. — Нечего мне голову морочить! И когда я вхожу, извольте вставать и стойте прямо, спиной к окну! Никакой дисциплины у вас нет!
Камера, куда попал Карелиус, была устроена не так, как внутренние дворы «Ярда» — четырехугольный, трехугольный или круглый, — но представляла собой смешение всех трех форм. Сводчатые стены придавали камере своеобразный вид. При ее постройке руководствовались исключительно эстетическими соображениями — камеры ведь тоже входят в общий архитектурный ансамбль, возведенный по принципу симметрии.
Среди всех этих круглых линий лектор с некоторым удивлением обнаружил в стенной нише четырехгранный ночной горшок.
С задумчивым видом сидел лектор Карелиус на деревянной скамеечке и разглядывал свою странную камеру. Несомненно, тюремщик, подавший когда-то чашу с ядом цикуты Сократу, заключенному в афинскую тюрьму, был гораздо любезнее, чем здешний тюремный служитель. «Благороднейшей души человек!» — воскликнул тогда Сократ. И лектор подумал о том, насколько изменились с тех пор времена и форма обращения с людьми. Он посмотрел на четырехугольный горшок и с трудом, когда стало уже невтерпеж, приноровился к нему.
Около девяти часов вечера с невероятным грохотом распахнулась дверь, и в камеру вошел тюремщик, гремя ключами. Лектор чинно встал, повернувшись спиной к окну, как было ему предписано.
— Ложитесь спать! — изрек служитель, отомкнул замок на прикрепленной к стене железной койке и опустил ее. — Покойной ночи, — уже уходя бросил он и хлопнул дверью.
— Покойной ночи, — вежливо ответил и Карелиус. Он был не в силах ни возмущаться, ни спорить.
Довольно неумело начал он стелить постель. Он вообще не привык к самостоятельности в быту и никак не мог сладить с простынями из грубого холста и с одеялами; вот бы посмотрела сейчас на него жена! Он снял пиджак и несколько минут стоял, держа его в руке и отыскивая глазами вешалку, но так и не нашел, и ему пришлось положить пиджак на скамеечку. Красиво и аккуратно сложил он там же свое белье, а пока он был погружен в это занятие, лампа на потолке вдруг погасла.
Лектор Карелиус с трудом взобрался на койку — на этот раз без привычной пижамы — и наконец пристроился между холщовыми простынями, насколько позволяли его синяки. Хотел было завести часы, но ведь их у него отобрали. Отпала также необходимость снимать очки.
Усталый и измученный после этого самого удивительного дня в своей жизни, лежал он на тюремной постели и никак не мог заснуть. Отовсюду доносились какие-то постукивания, хотя камеры считались звуконепроницаемыми благодаря тому, что двойные стены были изолированы слоем торфа, а этажные перекрытия — шлакобетоном.
И все же было явственно слышно, что где-то стучат, в коридоре хлопают двери и гремят ключи, а раза два-три до лектора донеслись чьи-то сердитые возгласы и крики.
Через окно проникали звуки с улицы: звенели трамваи, рявкали рожки автомобилей и гудели в гавани пароходы. Совершенно больной и разбитый, Карелиус, лежа на спине, прочел вечернюю молитву, как привык это делать с детских лет:
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В этот злополучный понедельник дежурный разрешил третьему классу ввиду прекрасной летней погоды открыть одно окно в комнате, где проходили уроки иностранных языков. Когда директор школы Тимиан вошел в класс, чтобы приступить к уроку латинского языка, он с отвращением обнаружил, что в школьную атмосферу проникло какое-то чуждое, свежее веяние.
15
16
17