— И оно тоже пропало?
— Да.
— Но дело о пятидесяти тысячах долларов находится у вас?
— Боюсь, что оно превратилось теперь в дело о ста пятидесяти тысячах долларов, — ответил директор полиции.
— Тем хуже! А потом, что там такое с американскими автомобилями? Я просил вас доложить мне.
— Речь идет, по крайней мере, о двадцати автомобилях.
— А американская фирма упомянута?
— Да, но все документы по этому делу утеряны в товарном департаменте. Таможенный чиновник, который давал Ульмусу разрешение на покупку контрабандных автомобилей, уже уволен.
— Обязанность полиции — разоблачать мошенничество! — сказал министр юстиции. — Это настолько понятно, что мне не следовало бы и говорить вам. Не время экономить силы, нельзя допускать халатность, когда дело касается борьбы общества против преступников. Тут не может быть двух мнений! Однако, учитывая ситуацию, в какой находится наша страна, следует проявлять осторожность во всем, что имеет какую-нибудь связь с иностранными военными миссиями и посольствами. В этой области ситуация приблизительно такая же, как накануне 1945 года. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Думаю, что да.
— Ну вот, например, один человек, которого зовут Большой Дик, должен остаться в стороне от этого дела!
— Это не так-то легко. Он один из крупных дельцов черной биржи. Его связи с Лэвквистом и Ульмусом хорошо известны.
— Но у него имеются и другие связи.
— Я знаю.
— Вы имеете в виду его связь с социал-демократией? — быстро спросил министр юстиции.
— Нет, — ответил директор полиции. — Это нас не касается. Я имею в виду его связь с некоторыми иностранными…
— Это тоже не касается полиции! — решительно заявил министр.
— Бесспорно, было бы приятнее, если бы люди вроде Большого Дика направили свой деловой пыл в какую-нибудь одну узкую область, — со вздохом признался Окцитанус. — Когда начинаешь копаться в одном, очень трудно отмести другое.
— Да. Поэтому было бы целесообразно совершенно не трогать Большого Дика! — сказал министр юстиции.
— К сожалению, редко бывает, чтобы болтливые свидетели и злопамятные обвиняемые имели понятие о том, что такое целесообразность. Да и защитники подчас лишены скромности. То, что может остаться в стороне в период расследования дела, часто всплывает, как известно, во время предварительного следствия или разбирательства дела в суде.
— Большой Дик по многим причинам должен остаться в стороне! — сказал министр. — Это уж дело судьи — помешать всякой ненужной болтовые во время судебного разбирательства.
— Да, это дело судьи… — согласился директор полиции.
— Судьи всегда доставляли мне много беспокойства, — заметил министр юстиции.
— Особая проблема — это отзывы иностранной прессы относительно упомянутого дела и нашей полиции, — сказал Окцитанус. — Газеты одной братской страны открыто пишут о взяточничестве и коррупции среди полицейских и таможенных чиновников. Они называют имена и, по-видимому, знают больше, чем мы сами. В некоторых французских и западногерманских газетах также сообщалось о положении дел в нашей стране. Прокурор Бромбель находится сейчас в Западной Германии, чтобы собрать сведения о целом ряде махинаций, в том числе о недавних кражах золота и брильянтов и о связях банды Скорпиона во время войны с немецкими оккупационными властями. А на следующей неделе мы посылаем двух-трех человек в Париж в связи с делом…
— Чернослив начинает действовать, — сказал министр юстиции.
— Какой чернослив? Я не совсем понимаю…
— Вареный чернослив, который я съел за завтраком, подействовал на мое пищеварение, — разъяснил министр. — Прошу извинить меня, я на минутку отлучусь. А пока что выкурите еще одну сигару.
Министр поспешил к двери, а директор полиции вздохнул и потянулся за сигарами.
На улице начинался дождь. Окцитанус мог видеть в окно своих сыщиков, которые мокли, укрывшись между декоративными кустами. Они стояли, повернувшись спиной к дождю, словно скотина в поле. «Нелепое использование персонала в такое хлопотливое время!» — подумал Окцитанус. Потом, взглянув на свои часы, снова вздохнул — приходилось ждать.
Прошло порядочно времени, пока, наконец, директор полиции не услышал издалека звук льющейся воды в водопроводных трубах; по-видимому, министр уже покончил со своим делом. Когда он вернулся обратно и уселся за письменный стол, выражение его лица было страдальческим.
— Когда-то один специалист по болезням желудка пробовал лечить мой хронический катар толстых кишок пеклеванным хлебом, безалкогольным пивом и частыми промываниями, — огорченно сообщил министр. — Разумеется, это ничуть не помогло! А вы часто прибегаете к промываниям?
— Нет, — ответил директор полиции. Он поспешил разложить свои бумаги перед министром, чтобы привлечь к ним его внимание и, быть может, положить конец дальнейшей беседе о болезни кишок, которую он за многие годы работы в полиции успел изучить в мельчайших подробностях. Все бумаги были сложены в две папки. В одной из них лежал объемистый секретный доклад о результатах одного из внутренних обследований положения дел в «Ярде», что было предпринято по желанию министра юстиции. В другой папке находился набросок весьма краткого разъяснения, которое предназначалось для общественности. Подобного рода разъяснения в последнее время появлялись очень часто.
Министр с усталым видом и без всякого энтузиазма взял бумаги. Листая страницы, он вздыхал и покачивал головой.
— Можно сделать так, чтобы ничто не вышло за пределы ваших стен?
— Вряд ли. Многое будет зависеть от того, что обвиняемые вздумают сказать.
— Тем более не следует накапливать обвиняемых, — сказал министр юстиции. — В этом отношении также надлежит придерживаться тактики, которую я рекомендовал в связи с другими случаями, а именно, что целесообразнее всего постоянно проявлять умеренность и самообладание.
Окцитанус кивнул, а министр продолжал листать бумаги.
— Здесь ничего не упоминается о работе полиции в связи с двойным убийством? — спросил он.
— Нет. В этом деле, безусловно, самым разумным будет выиграть время.
— Вам само небо послало этого лектора Карелиуса; сколько времени вы думаете продержать его у себя?
— По всей вероятности, около года. Через год публика обычно уже утрачивает интерес к делу.
— Год — срок большой, — заметил министр юстиции. — А с этим лектором действительно может выйти что-нибудь стоящее?
— Да, на это рассчитывает государственный прокурор Кобольд. Я как раз сегодня утром получил жалобу от защитника лектора Карелиуса по поводу грубого обращения, которому он подвергся в полицейском участке.
— А как вы поступите с этой жалобой?
— Я должен, разумеется, отклонить ее. Имеются свидетельские показания от полицейских нескольких участков, что лектор грубо обошелся с ними. Это совершенно очевидное дело.
— А вообще знал ли Карелиус убитых?
— Похоже, что он покупал в магазине Шульце фотографические принадлежности. Может быть, именно там он и забыл свою тросточку. А был ли он вообще знаком с Шульце, я не знаю. Сам он это отрицает.
— Надо, конечно, потребовать обследования психического состояния подсудимого! Главный врач Мориц как раз такой человек, который умеет тянуть время.
— Безусловно.
— Время — это все, господин директор! Как говорится в пословице, время минувшее плохой стороной обернуться не может. Это утверждение хотя и не принадлежит к числу моих афоризмов, но все же правильно!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Когда, наконец, директор полиции Окцитанус после долгой доверительной беседы стал прощаться с министром юстиции, он вдруг как будто припомнил что-то еще.
— Да, кстати, — сказал он, — есть одна вещь, на которую я не могу не обратить внимание господина министра. Ваш племянник, молодой Торвальд Ботус, тратит много денег.
— Да. Слишком много, — со вздохом признался министр юстиции. — Он вообще не знает цену деньгам. Сам я всегда вел чрезвычайно умеренную жизнь, вследствие чего многие из моих дорогих товарищей по партии считают, что я скуп и мелочен, что, однако, ничуть им не мешает занимать у меня деньги и, разумеется, забывать потом вернуть их. Я сам всегда придерживался принципа — тратить меньше, чем зарабатываю, будь мой заработок девять или девяносто тысяч в год.