Шестаков тоже мог помочь мало. С его позиции картина периода, в котором предстояло вести смертельную игру, выглядела столь же примитивно и заданно. Нарком знал только то, что касалось лично его и что писалось в документах партии и правительства, пусть и предназначенных «для служебного пользования». Еще конфиденциальные беседы с коллегами, отфильтрованные до крайности, слухи, анекдоты. И вся его информация, достоверная и не очень, заканчивалась январем тридцать восьмого. А дальше?
Хитросплетения внутренней и внешней политики, события столь близко касавшейся Шестакова гражданской войны в Испании, взаимоотношения литвиновской дипломатии со странами Запада, Хасан, Халхин-Гол, предыстория пакта Риббентроп — Молотов, смысл и цели третьей, уже бериевской волны репрессий против тех, кто благополучно проскочил первые две… Все это будет потом.
А уж о том, что творилось (на самом деле) в означенное время в кулуарах правительств и руководящей элиты противостоящих сторон («Антанта» и «ось Берлин — Рим — Токио»), он вообще понятия не имел. Не учили у нас этому.
Не зная всего этого, затевать большую игру с Иосифом Виссарионовичем было бессмысленно. В лучшем случае будешь пешкой в руках того же Антона, который в пику Дайяне и Лихареву мечтает использовать Шульгина в собственных целях.
— А вот хрен что у вас получится, господин «тайный посол», — вслух произнес Сашка в некоторой надежде, что Антон его услышит. — Мы и сами как-нибудь…
Хорошо, что Антон подарил ему перед визитом к Сильвии блестящее знание английского, немецкого и еще нескольких необходимых в его положении языков. Теперь он мог читать в оригинале справки и отчеты разведок и посольств, изданные по горячим следам событий в СССР монографии и статьи. Пусть не всегда достоверные и беспристрастные, но содержащие ценный фактический (и — что еще важнее — психологический материал).
Далеко за полночь он закончил отбирать и компоновать интересующие его сведения и мнения, не все, конечно, но наиболее важные, постоянно подкрепляя себя густым шестидесятиградусным ликером «Селект», запиваемым глотком столь же густого кофе. Вдруг понял, что все — хватит, включил лазерный принтер и отправился подышать свежим воздухом. Ощущал он себя крайне усталым. Успеет машина отпечатать все, что нужно, или нет, а в память себе он и так загнал жуткий объем информации. Хорошо, если сохранится, тогда у него будет база для дальнейшей, изысканной работы.
Сел на крыльце под навесом, прямо на влажные ступеньки. Совсем, кажется, недавно сидели они здесь, отмечали окончание постройки. Веселые, довольные, гордые собой. И никому в голову не приходило, к какому водовороту все ближе и ближе подносит их «утлый челн», выражаясь высоким штилем. Все еще было впереди, включая прекрасную вечеринку по случаю основания Форта Росс, где впервые встретились все основоположники «Братства».
Какого братства? Вроде так они себя не называли. И тут же краем сознания промелькнуло, что да, появился этот термин — «Андреевское братство», но гораздо позже, не в его жизни. Опять эта проклятая раздвоенность. Лучше бы уж не помнить вообще ничего, чем так, как сейчас. Теперь он хорошо понимал своих пациентов, страдавших разными формами амнезий, конфабуляций и иных поражений сознания.
Ну ничего, ничего, потерпим. Рано или поздно это кончится, просто исходя из предполагаемых правил игры. Может быть, так даже нужно, излишние знания, особенно знание будущего, могут только повредить исполнению миссии. Вон, Сильвий сейчас, по самым грубым подсчетам, не менее трех, и они основательно запутались даже в собственных взаимоотношениях.
Да, кстати, спохватился он, а невредно бы послушать, о чем беседовали Дайяна, Лихарев и он сам до его же здесь появления. Память оживится, или вообще нечто новенькое для себя узнает.
Вытащил наружу магнитофон, перемотал ленту назад.
Так, сначала обыкновенная, в привычном стиле болтовня с Дайяной, не несущая фактического смысла, но направленная на то, чтобы заставить партнера хоть что-нибудь отвечать. А дальше уже дело техники.
Длинная пауза, это он вышел из комнаты. Судя по звукам, аггрианка встала из-за стола, сделала несколько шагов по залу, снова пауза. У окна стояла или книжные полки рассматривала. Опять шаги, звук передвигаемой посуды.
Затем шаги за дверью, голоса. Это вошли они с Лихаревым. Обрывок сказанной его голосом фразы о том, что в восемьдесят четвертом году потерянное тело прибыло сюда, чтобы забрать владельца домой.
Получается, «тот» Шульгин продолжает придуманную с Антоном схему дезинформации. Но отсюда следует — очередное соединение и наложение матриц уже случилось, хотя и одностороннее. Его двойник, оказавшись здесь, уже знал и помнил все, и за себя и за него. Как это было сделано? В тот краткий миг, когда он почувствовал себя дурно, с его мозга сняли очередную копию, перебросили ее туда, где находился Шульгин-второй, совместили, после чего физическое тело доставили сюда. Всего на десяток-другой минут. И вернули обратно. Зачем? Исключительно для того, чтобы убедить аггров, что Шульгина в Шестакове больше нет, и заодно привести их в изумление своими безграничными возможностями? Допустим. Противник убежден и одновременно деморализован.
Заодно можно допустить, что никакого «другого» Шульгина здесь не было, а был фантом, наведенная галлюцинация, в натуральном же виде в Форт доставлен, только и единственно, он сам.
Не очень сходится, кто-то же включил магнитофон?
Впрочем, это как раз не вопрос. Тот, кто все устроил, тот и включил. Небось попроще, чем все остальное. Но вообще удобнее исходить из допущения, что все было именно так, как выглядело.
…Почти получасовой разговор его, Дайяны и Лихарева, из которого он узнал много интересного как о противниках, так и о себе самом — неизвестно какой реинкарнации.
А пленка продолжала разматываться.
Вот последние его слова, обращенные к Валентину: «…встретил ты главнейшую из главных, докладывай, что собирался, а я и выйти могу, мне ваши секреты вон где… Мне бы домой поскорее вернуться…»
Стук каблуков по деревянному полу, хлопок двери, короткая пауза.
Еще несколько минут прощального, одинаково бессмысленного для бывшей начальницы и ее подчиненного разговора. Вроде дежурной речи от имени месткома на похоронах сослуживца.
Пауза, звук шагов. Судя по времени, Лихарев дошел до входной двери и вернулся. Жалко, что Левашов не удосужился видеокамерами их терем оснастить.
— Что бы это значило? — слегка растерянно спросил Валентин.
— Да ничего. Фантом, призрак или та самая «пересадка». Его земное тело было прислано, чтобы встретить информационный сгусток матрицы. Мы успели, случайно или нет, стать очевидцами…
— Тогда я совсем ничего не понимаю. Зачем мы сейчас втроем сошлись здесь? Должен ведь быть какой-то смысл, цель, сверхзадача?
— Вполне возможно. Только нам об этом не сказали. Так что прощайте, Лихарев…
В этот момент оба собеседника, наверное, просто растворились в воздухе, в мировом эфире, ушли в астрал или межвременной переход. Как хочешь, так и назови. Но пленка домоталась почти до самого конца в полной тишине, пока на ней не зазвучали другие, чем у Шульгина и у Лихарева, шаги. Размеренные, тяжелые, шестаковские, громкий звук отодвигаемых книг, за которыми стоял магнитофон. Щелчок переключателя, и теперь уже окончательно все.
Ничего особенно нового и неожиданного Сашка не почерпнул из этой записи. Да, конечно, память оживилась, Дайяна подтвердила, что после их акции на Базе все для аггров, как организованной военно-политической силы, кончилось. И главная метресса на самом деле ощущает себя подобно оставшемуся в джунглях Филиппин или Суматры самураю, через много-много лет после капитуляции достреливающему свои последние патроны из ржавой «арисаки» по случайным автомобилям на горной дороге.