Скошенное поле
ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ БРАНИМИРА ЧОСИЧА[1]
Автор «Скошенного поля» Бранимир Чосич — несомненно одно из интереснейших явлений сербской литературы в период между двумя мировыми войнами. В это исключительно бурное и смутное время, когда всякого рода литературные, моральные и социальные чудачества провозглашались образцами, когда писатели создавали «движения» и по абсурднейшим признакам группировались по «школам», Бранимир Чосич, обреченный болезнью на одиночество в своей творческой мастерской, прокладывал свой собственный путь, минуя существующие направления, с трудом находя и снова теряя вехи. В этих упорных и благородных исканиях он ставил перед собой все более широкие, серьезные и ответственные задачи. Но в момент, когда художественное и общественное сознание Чосича вполне созрело, когда он приобрел художественный опыт, когда стало определяться его подлинное литературное лицо, на тридцатом году жизни смерть безжалостно вырвала перо из его рук.
Начиная с юношеских «Рассказов о Бошковиче» (1924), где еще чувствуется нарочитое стремление автора, лучшие чувства которого оскорблены, к сентиментально-книжным сюжетам, до последнего произведения, романа «Скошенное поле» (1934), где в критическом и реалистическом разрезе дается широкая картина общества в послевоенный период, всего на протяжении десяти лет, Бранимир Чосич от книги к книге на глазах читателей проявляет все более глубокий интерес к общественным проблемам эпохи, в которой он жил и которая давала ему материал для творчества.
Творческая эволюция писателя, отмеченная произведениями, в которых он все больше и больше обращался к вопросам современной общественной морали, шла по двум направлениям: первое заключалось в борьбе с самим собой, в борьбе за освобождение от предрассудков понимания литературы как чистого искусства, приобретенных им еще в юности; второе отмечено стремлением придать художественному слову, в то время лишенному конкретного смысла и опошленному, значение большого и серьезного общественного явления. По самой природе своего таланта, литературным наклонностям Чосич больше всего тяготел к роману, как наиболее сложному и всеобъемлющему жанру. Его рассказы, критические статьи и рецензии были лишь попытками зафиксировать известные искания или достижения; это была практическая подготовка к новому, решительному шагу вперед, сопровождавшемуся всякий раз новым романом.
Начало литературной деятельности Бранимира Чосича ознаменовалось опубликованием двух небольших сборников — «Рассказы о Бошковиче» (1924) и «Египтянка» (1927), а также юношеского романа «Шабаш ведьм» (1925).
Все рассказы этого периода, как собранные в сборниках, так и немногие, появившиеся в газетах и журналах, овеяны духом легкого книжного романтизма. Фабула рассказов — занимательно-фельетонная, причудливо наивная, стиль — задорный и капризный, без глубоких мотивировок. Это трагическая исповедь, изложенная возвышенным стилем. Избегая привычных схем, устарелых приемов, Чосич впадает в другую крайность, увлекшись не менее условной экзотикой модного романтизма и словесной мистики, почерпнутой в произведениях современной французской литературы (Пьер Луис, Поль Моран, Андре Моруа и т. д.). В этот книжно-романтический мир причудливых фикций, нереальных красот, мир, в котором нет ничего общего с действительностью, в котором все подчинено условной морали и логике, молодой Чосич бросается со всем жаром взволнованного сердца, с доверчивостью писателя, нашедшего в этих ослепительно-обманчивых видениях воплощение своих жизненных мечтаний, порожденных стесненными условиями существования. Насколько сам писатель сознавал поверхностность этих произведений, лучше всего видно из слов, которыми он кончает вторую книгу рассказов:
«У того, кто преподнес вам эти рассказы, друзья мои, не было иной задачи, кроме как вас развлечь».
Рассказы-фельетоны и по своему идейному содержанию и по художественным приемам не выходят за рамки чисто занимательной литературы. И все же благодаря умению автора драматизировать повествование, опираться на тщательно отобранные и верно схваченные детали, характерные для вымышленных вещей, в нем уже чувствуется будущий мастер рассказа, который развернется в полной мере лишь тогда, когда будет черпать вдохновение, идеи и образы не из книг (даже если речь идет о таком грандиозном проявлении духа, как Достоевский), а из реальных явлений, из подлинной жизни человека в царстве действительности.
1
Статья видного современного югославского критика и литературоведа Ели Финци является предисловием к югославскому изданию настоящего романа.