Вторая заметка:
Из Микен сообщают, что вчера на пароход «Минерва II», специально построенный для подъема затонувших кораблей, доставили первые слитки золота с корабля «Глория», который затонул в море около Микен с богатым грузом золота. После четырех лет больших усилий экипаж «Минервы» вчера начал выгружать баснословное богатство, пролежавшее на дне моря целых сорок два года вследствие столкновения «Глории» с каким-то французским грузовым судном. Этот успех экипажа стоил, однако, дорого, потому что, как известно, «Минерва I» некоторое время тому назад затонула в результате взрыва динамита на пароходе, причем погибло шесть членов экипажа. Корреспондент Гаваса, находившийся на борту «Минервы II», сообщил следующие подробности этого знаменательного события:
«Вчера утром водолазы работали по очистке места вокруг золота и вскоре сумели подхватить некоторое количество слитков специальными корзинами. После их сигнала с помощью электрического звонка на корабле раздалась команда приступить к подъему корзин. Прошло немного времени, и корзины с драгоценным товаром уже лежали на палубе, облепленные всевозможными водорослями.
Когда первое волнение улеглось, командир корабля «Минерва II» собрал весь экипаж и, произнося речь, предложил в этот торжественный момент почтить память погибших товарищей, которые пожертвовали своей жизнью ради обеспечения успеха этого великого дела. Взвился большой флаг, и весь экипаж в один голос закричал: «Да здравствует Америка!» Беспроволочный телеграф в ту же минуту разнес радостную весть по всему свету.
Когда начали спускаться сумерки, на борту «Минервы II» было уже сорок ящиков сокровищ с затонувшей «Глории». Водолазы сняли четыре с половиной тонны золота в слитках, сто четыре тысячи семьдесят девять золотых фунтов стерлингов и три тонны серебра».
Прочитав обе заметки, Андрей положил их на стол и придавил кулаком.
— Я понимаю, что тебя во всем этом оскорбляет, но не могу не признать обе заметки приятными: занятные, сентиментальные. В первой — рабочие хорошо зарабатывают, во второй — баснословное богатство, панихида в открытом море; не хватает только молодой и красивой аристократки (или, скажем, жены председателя компании), которая бы поцеловала первого водолаза при его появлении со слитком золота.
— Бросьте ваши глупые шутки, Андрей, ложь всегда остается ложью. А разве настоящая журналистика должна быть основана на лжи?
— А скажите мне, что не основано на лжи? И где ее нет? — спросил тихо и как можно мягче Андрей.
— Послушайте! Как вы умеете деморализовать человека! Не хочу больше говорить об этом сегодня. Скажу только, что я не желаю создавать ложь, ни даже молчаливо при сем присутствовать. Пошлю все к черту и вернусь на должность корректора. А если мне разрешат, стану простым репортером. Тут я смогу остаться честным. Буду писать только о проверенных фактах, честно, независимо, не думая о том, попадет моя рукопись в корзину или нет. Главное — не принимать участия в выбрасывании правды в корзину. Вот и все. — И Байкич со злостью уткнулся в лежавшие перед ним рукописи.
Андрей помялся в нерешительности, отошел, постоял немного, вернулся и положил руку на плечо Байкича.
— В сущности я совершенно согласен с тобой.
Так как Байкич не отвечал, Андрей направился к своему месту. Он был смущен и шел на цыпочках, как провинившийся. Йойкич стукнул трубкой телефона.
— Самоубийство! — Он был уже у двери.
— Самоубийство…
Байкич схватил брошенную трубку.
— Где? Топчидер? Хорошо. Когда? Не понимаю. Еще лежит там? Сейчас!
Бурмаз высунул голову из-за стеклянных дверей с зелеными занавесками.
— Интересно?
Байкич хмуро глянул на него.
— По-видимому.
Внезапно в монотонную работу ворвалось радостное возбуждение, которое приличия ради прикрывалось серьезными минами.
— Что такое, коллега?
— Самоубийство.
— Сколько лет?
— Гимназистка, кажется.
— Ого, интересно!
Сквозь открытые окна стали доноситься звуки заводимого мотора, сначала редкие и медленные, а потом быстрые и частые. Гудок — и машина исчезает в уличном шуме: фоторепортер спешит на место происшествия.