— Начните вот с чего, коллега, — подумайте, где эта партия возникла и где она сегодня развивается, кого она желает представлять и кто стоит во главе ее. Если вы это сделаете, то прежде всего увидите людей, которые столетиями жили под чужим господством, в чужом государстве и столетиями старались обеспечить себе свободу или хотя бы автономию, становясь под высокое покровительство, заключая союзы и государственные «соглашения», чтобы потом снова десятками и сотнями лет оказывать пассивное сопротивление этим самым своим защитникам и соглашениям. Кроме одного славного и кровавого восстания{45}, вся история их пронизана этим пассивным элементом: покорностью, молчаливым терпением (массы, а не господ, не дворянчиков с мадьярскими и немецкими титулами и правами) и сопротивлением. Прибавьте к этому, во-первых, то, что феодальная система сохранилась в основных чертах и поныне, а, во-вторых, существование класса буржуазии главным образом иностранного, иммигрантского и чиновничьего происхождения, что разделило общество на два лагеря, а также то, что все последние политические формации опирались лишь на высшие и буржуазные круги, и успех — даже не успех, а нормальный рост аграрной партии с ее призывом к крестьянству, стремлением пробудить его — станет для вас вполне понятным. Лозунги вождей аграрной партии отвечают самым сокровенным чаяниям народа. А в результате: борьба за автономию, которая ведется веками испробованными средствами пассивного сопротивления вплоть до сепаратизма. Но с развалом двуединой монархии{46} и переходом в новое государство огромное число офицеров, чиновников и дворян оказались вдруг деклассированными. Чувствуя свою слабость, они примкнули к этому крестьянскому движению, — отсюда страстность, неуравновешенность и упрямое сопротивление. Подумайте только — барон Цвингл бок о бок с крестьянином Мукотрпичем?
— К чему же это все приводит?
— К созданию все больших привилегий, к новым соглашениям и так далее, потому что аграрная партия в нынешнем своем составе — подкрепленная баронами, офицерами, учителями, чиновниками и банкирами, — представляет собой силу, с которой нельзя не считаться, несмотря на возможные и даже несомненные акты предательства со стороны баронов и банкиров, ибо у этих последних цель гораздо ближе, чем у их временных союзников — крестьян.
— Но это означает бесконечный бег по кругу?
— Отнюдь нет. В один прекрасный день они либо откажутся от своего пассивного сопротивления и постараются совершить что-нибудь положительное, — а это может случиться в любую минуту, — либо понапрасну растратят свои силы, либо противная сторона прибегнет к насилию. В политике существуют границы, которые опасно переходить.
— Но тогда в один прекрасный день антиконституционный блок в скупщине окажется сильнее конституционного.
— Теоретически. На самом же деле это численное превосходство не представляет никакой опасности ни для теперешней формы государственного правления, ни для конституции. В данное время, разумеется теоретически, главными защитниками конституции являются народная и общенациональная партии, которые в момент угрозы провала конституции, казалось бы, должны действовать заодно. А между тем вы видите, что борьба за конституцию ведется почти всегда параллельно с борьбой за обладание властью между этими двумя партиями. У нас труднее всего приходят к соглашению партии не с различной идеологией, а с различными вождями. Вы понимаете, что всегда ставится вопрос о престиже вождя, а так как они имеют дело с одними и теми же избирателями, с одной и той же средой и с одинаковой программой, то тем самым ставится вопрос и о существовании самой партии. Поэтому, например, Солдатовичу гораздо приятнее разделять власть с турками или немцами и совместно с ними проводить свою национальную политику: турки никогда не отнимут у Солдатовича избирателей, потому что за турка будет голосовать только турок, тогда как свой человек может проголосовать и за общенациональную партию. Жизненные интересы нескольких партий совпадают лишь в исключительных случаях. Вот почему я не думаю, что приход аграрной партии в скупщину изменит что-либо в существующем порядке вещей. Произойдет, возможно, объединение некоторых прежних противников. Оставив в стороне крайних левых, которых сейчас в скупщине и нет, спросим себя, чего хотят одни и чего другие? Допустим, одни стоят за централизацию, другие — за автономию. Но в сущности есть ли какая-нибудь разница в понимании централизации и в понимании автономии? Все они, например, думают и говорят, что политикой должны заниматься люди с определенным имущественным цензом, образованием и положением, дабы политика не стала средством обогащения отдельных личностей; все они верят, что единственным счастьем и спасением для страны является развитие отечественной промышленности и независимость от заграницы, что богатство страны выражается в деньгах, а деньги легче всего приобретать, увеличивая вывоз и уменьшая ввоз. И все они постоянно и дружно натыкаются на следующие вопросы: как заставить все больше и больше покупать свои изделия? Каким образом, желая избежать зависимости от иностранной промышленности, развивать отечественную, если капиталы — а разве с ними не связаны и торговые договоры? — необходимо ввозить? Как, желая поднять внутренний рынок, увеличить покупательную способность масс, если в интересах экономической свободы, которая возможна только в национальном государстве с национальной армией, от этих же масс требуют все бо́льших жертв и усилий, поставки солдат для армии и уплаты налогов? Не говоря уже о более дорогих из-за протекционистских пошлин промышленных товарах! И, наконец, как можно при такой системе выжимания соков давить как раз на те массы, на которые вы опираетесь? Значит, партии с одинаковой идеологией, опирающиеся на одни и те же массы, существуют как разные партии только из-за личного соперничества или из-за местных особенностей — иногда это особенности нации или вероисповедания, — борясь за власть одними и теми же средствами. И надо сказать, что чем более равноценны силы партий, тем эта борьба безобразнее. Понятно, эта кровная борьба не мешает им ежечасно — когда дело касается «высших интересов», — подписывать соглашения и пакты и образовывать национальные объединения и коалиции. Так, некоторые партии соединились по вопросу о государственном устройстве. Другие это делали и по поводу менее важных «высших интересов», например при покупке шнайдеровских пушек или аннулировании мандатов какой-нибудь партии, ставшей им поперек дороги. Бывает, что и обыкновенный выборный лозунг объявляется «высшим интересом». А вот смену конституции никогда нельзя объявить «высшим интересом», потому что всегда найдется достаточное количество довольных существующей конституцией, и нельзя себе представить, чтобы какой-нибудь парламент сумел без посторонней помощи добиться необходимого большинства для смены конституции.