— Нет… но должен признаться, что теперь я вообще не знаю, с чего начать.
— Начните, пожалуй… познакомьтесь сперва со всеми мордами. Это главное. И не стесняйтесь. Ходите в библиотеку, читайте старые ведомости скупщины. Будьте как дома. Останавливайте людей, расспрашивайте их о чем попало, но непременно с важным видом. Тут люди болтливы, они вам расскажут даже и о том, о чем вы их не спрашиваете. И будьте осторожны — как только они заметят, что вы человек новый и не знакомы ни с обстановкой, ни с людьми, они постараются подсунуть вам либо саморекламу, либо жалобу на кого-нибудь. В первые дни ничего не пишите. Или спрашивайте меня. — Марковац встал из-за стола; к груде окурков он присоединил еще один. — А теперь до свидания, коллега. Конкретный случай разъяснит вам все это гораздо лучше, чем я, вот увидите. — И он исчез за дверью — маленький, живой, с гнилыми зубами, в черном пиджаке.
Байкич продолжал стоять неподвижно. В голове все смешалось. До его сознания едва доходило, что ему грустно. Потеря иллюзии всегда вызывает грусть.
Первое заседание скупщины, на котором Байкич присутствовал после разговора с Марковацем, надеясь найти там разъяснение всему, окончательно завело его в тупик. Секретарь монотонно и еле слышно бормотал перед полным стаканом воды протокол предыдущего заседания; председатель скупщины оживленно разговаривал с каким-то господином бюрократического вида в золотом пенсне; стенографисты приготовляли бумагу; на министерских скамьях сидел только один член правительства, а в полупустом зале депутаты занимались самыми разнообразными делами: читали газеты, писали письма, дремали или ходили друг к другу в гости. Одни входили, другие выходили, третьи, сбившись в кучку, чему-то смеялись, расходились, опять сходились, чтобы снова разойтись. Какой-то служитель обходил всех депутатов со списком, который они подписывали. Председатель время от времени, прерывая начатый разговор, ударял по стоявшему перед ним звонку и, не обращая внимания на произведенный эффект, продолжал беседу. Все чувствовали себя как дома, свободно и независимо; их, по-видимому, нисколько не занимало то, о чем в это время читал секретарь. Так по крайней мере казалось Байкичу.