Около одиннадцати часов Байкич заменил Марковаца у телефона, чтобы дать тому возможность закусить, а потом и сам прошел в буфет. Слабо освещенные коридоры были пусты; служители сидели на скамьях и дремали. Шаги отдавались так гулко, что Байкич машинально пошел на цыпочках. Чем больше он удалялся, тем невнятнее становился говор толпы. Когда он вошел в пустой буфет, его со всех сторон обступила глубокая тишина. Голос официанта, мывшего стаканы, показался Байкичу после всего этого шума каким-то потусторонним. Чтобы прийти в себя, он должен был встряхнуться и зажмурить на минуту глаза. И тем не менее буфет и официанта Байкич видел как в тяжелом сне, пугаясь их реальности. Тишина стала его тяготить. Он выпил стакан пива, съел полпирожка и торопливо вернулся на свое место. В зале все еще царило недовольство. Многие депутатские места были пусты. Но где-то в глубине здания, очевидно, лихорадочно действовали телефоны, потому что ежеминутно на автомобилях подкатывали опоздавшие депутаты. Деспотович теперь стоял среди своих сторонников. Как и всегда в его присутствии, Байкич чувствовал себя словно заколдованным: он не мог оторвать глаз от этого высокого, слегка сгорбившегося с годами человека. Деспотович стоял, положив руки в карманы, и едва заметно улыбался из-под седых усов. От всей его фигуры, покатых плеч, крепко прижатых к бокам локтей и слегка наклоненной вперед головы веяло невозмутимым спокойствием и страшной, железной волей. По его позе можно было судить, что руки в карманах были сжаты в кулаки. Он стоял твердо, готовый к нападению. Так простоял он добрых полчаса, усмехаясь и оглядывая зал, а потом вдруг вынул часы, посмотрел на них и быстро, расчищая себе дорогу рукой, подошел к правой кафедре и взошел на нее легко, быстрым, юношеским шагом. Одной рукой он ухватился за борт кафедры (другая оставалась в кармане) и принял все ту же спокойно-вызывающую позу. Не обращая ни малейшего внимания на свист и крики — а свистела часть его собственной партии, — он окидывал скамьи внимательным и холодным взглядом. Кое-где он задерживал взгляд, словно хотел по лицам людей судить об их постоянстве. Смотрел он на лица, самые разнообразные лица, а видел другое: за этим человеком с багровой физиономией скрывался вексель; за тем тощим — скелет мертвеца; а за тем, что разинул свою красную пасть с золотыми зубами, — казенные леса на Таре. Там были рудники, здесь концессии, там размежевания, комиссии, поездки за границу, банки, подъездные пути. У этого вместо головы был насос для бензина фирмы Шелл, у того — насос фирмы Стандарт. За одним виднелась митра митрополита, за другим — четырехэтажный дом, за третьим — облигации займа для выкупа имений боснийских бегов и земельного займа. У самого незаметного, тихого, скромного вместо лица была семипроцентная блеровская облигация. Деспотович усмехнулся и в ответ на одно замечание бросил звонким голосом (Байкич никогда не слышал его в скупщине и больше всего был поражен этим звонким голосом, неожиданным для пожилого человека):