Спустившись в канцелярию, чтобы получить деньги на дорогу, Байкич застал у высокого барьера Андрея. По другую сторону стоял главный администратор; без пиджака, засучив рукава рубашки, низенький, коренастый, с круглым животом, с которого ежеминутно сползали чесучовые брюки, он ударял мягким и толстым белым кулаком по ладони другой руки. Позади виднелся его темный стол, на котором валялись в беспорядке счета, письма, бухгалтерские книги, очки, коробка сигарет; из полуоткрытых ящиков торчали целые горы напиханных туда грязных, истрепанных и скомканных десяток. Совсем в глубине зияло отверстие огромного сейфа Вертгейма. Эта часть канцелярии была отделена стеклянной перегородкой от общей части, где барышни в черных передниках сухо трещали на машинках.
— Так не может продолжаться! — шипел приглушенно администратор, не замечая Байкича. — У каждого директорское жалованье, а газета существует на дневную выручку. Даже сын Майсторовича начал приходить за жалованьем. Стал помощником председателя акционерного общества! И уже забрал за три месяца вперед! Если так будет продолжаться, я и трех месяцев не выдержу, через три месяца не смогу выдавать жалованье и тем, кто действительно работает. — Он сердито подтянул брюки обеими руками; при этом загремела связка ключей на кожаном ремне. — И опять все пойдет с молотка. И опять платить будем мы, которые выносим все это на своих плечах, а они, понятно, обязательно вывернутся. Как всегда. — Он заметил Байкича и сразу умолк. — Вам что угодно? Деньги? Ну конечно! Да вы же получили свое жалованье. Путешествие? — Администратор вырвал из рук Байкича распоряжение. — Ну конечно! Путевые издержки! А какого черта вы едете в глубь страны?
— Приказ, — процедил сквозь зубы Байкич.
— Черт возьми, я и сам знаю, что приказ! — И, опять подтянув брюки, он подошел к столу и стал отсчитывать десятки.
Байкич не счел нужным протестовать… Всю сумму на путевые расходы он получил грязными и разбухшими десятками.
Уф! Наконец-то он был на улице, один. Над густой толпой людей, вышедших на вечернюю прогулку, где-то в глубине улицы Князя Михаила мягко светились спокойным голубым светом две-три неоновые рекламы. На одной было написано «Колумбия», на другой — «Аптекарские товары». Под ними толкалась публика, жаждавшая развлечений, отдыха и любви. Вечернее гулянье! Глупые шуточки — вечно одни и те же в устах одних и тех же претенциозных безусых юнцов. Все тот же обманчивый блеск столичных витрин на старых домах. Все те же нежные молодые девушки с мечтой о Голливуде в ясных глазах. И все те же старички, с пальцами, унизанными перстнями, в белых гамашах и с цветком в петлице, которые печально греются возле чужой молодости. Байкич дотронулся до кармана с револьвером, до кармана с деньгами, и внезапно нахлынувшая на него тоска по Александре, по прогулкам вдвоем исчезла. Он сдвинул шляпу на правый бок и отдался течению людского потока, который его подхватил и понес.