Итогом первого непосредственного соприкосновения с жизнью в известной мере явился роман «Шабаш ведьм». Свободно и занимательно, но вместе с тем довольно литературно здесь изображена золотая молодежь Белграда, вовлеченная в неудержимый водоворот жизни. От минутного увлечения она бросается к минутному наслаждению, от опьянения удовольствиями — к опьянению авантюрами, от безобидной лжи в интимном кругу — к грубой лжи общественной демагогии, политической спекуляции, к лицемерному патриотизму. Чосич не срывает маски с этой внешне безобидной молодежи, он еще не видит в ней ни будущих общественных деятелей, ни «народных» трибунов. Но он прекрасно показывает сущность подобных молодых людей: поверхностный склад ума, лживую мораль, легкомыслие, лицемерие, духовное убожество.
Как подлинный наблюдатель, умеющий подметить характерные черты явлений и показать их место в жизненной иерархии, Чосич изобразил золотую молодежь в обыденных фактах ее повседневной жизни, в сумасшедшей и беззаботной погоне за удовольствиями, приключениями, флиртами, мечтами… И описал ее такой, какой она была в действительности: с фальшивыми отношениями, претенциозными позами, неразвившейся волей, пробудившимися страстями, легкомысленной восторженностью, причудливыми капризами и надуманными трагедиями. Пока Чосич стоит на почве жизненных наблюдений, личного опыта, рассказ его убедителен, верен и реалистичен; но как только он покидает область опыта и стремится из своих построений сделать выводы, создать известную концепцию, писатель отступает от действительности и попадает в мир произвольных псевдолитературных конструкций или пускается в пустые, мистические, часто открыто реакционные идейные комбинации.
И хотя «Шабаш ведьм» — произведение страстной и одаренной молодости — по своей правдивости значительно совершеннее обоих сборников рассказов, все же и здесь много литературной бутафории и условностей. Продолжая повествовательную манеру Светолика Ранковича и Милутина Ускоковича, под непосредственным руководством своего учителя Момчила Милошевича[2], создателя искусственных цветов в литературе, Чосич старается облечь свою тонкую чувствительность и обостренный вынужденным одиночеством талант наблюдателя в форму доступной, гладкой и занимательной «литературной» прозы. Чосич до наивности беззаботно относится к смыслу и значению созданных им образов и поднятых проблем, он с юношеским задором отдает все силы созданию «литературы»: стремится писать правильными по форме, красивыми фразами, прочно строить композицию. Поэтому «Шабаш ведьм», несмотря на ряд реалистических моментов в описании представителей послевоенного поколения, все же создает впечатление произведения легковесного, поверхностного, произведения без глубокой субъективной, моральной и художественной основы.
Следующая книга Бранимира Чосича, роман «Два царства» (1929), наиболее полно отразивший особенности его раннего творчества, является высшим достижением первого периода. И в то же время благодаря появлению новых элементов роман стал как бы перепутьем в литературном развитии автора, началом нового и более плодотворного периода. Если до сих пор Чосич писал, не заботясь об общественном смысле своих произведений, не заботясь о выводах, которые можно из них извлечь, то в «Двух царствах», по словам Милана Богдановича[3], он поднимает важные проблемы, проводит определенную мысль, определенную мораль.
Тема этого романа, отчасти подготовленная «Шабашем ведьм» и рассказом «Гори… гори!», снова взята из жизни высшего столичного общества. Но в отличие от первого романа, где это общество выведено объективистски, без всякого осуждения со стороны автора, в «Двух царствах» оно изображено в определенной перспективе, являясь как бы иллюстрацией определенного тезиса, определенной морали, может быть, даже философии.
В идейной основе романа лежит борьба «добра» и «зла», столкновение двух понятий — корыстолюбивого и христиански-самаритянского, дилемма: царство земное или царство небесное. Марко Ристич[4] был прав, когда в своем отрицательном отзыве на этот роман высмеивал его идейную основу.
«Было бы жестокостью, — писал он, — анализировать идеологию, которая ни на мгновение не выходит за пределы наиболее условных дуалистических схем: добро — зло, материя — дух, идеализм — материализм (в торгашеском, а не философском смысле), муж — любовник, эгоизм — самопожертвование и т. д.».
2
3