— Разрешите сесть? Да… Удивительно, как свет мал! С вашим покойным отцом я когда-то учился в гимназии, как будто так.
— Вы уже один раз говорили мне об этом.
Байкич произнес это неожиданно грубо; и сразу закусил губу.
— Говорил? Неужели? Занятно… — Он смотрел в упор на Байкича своими стеклянными глазами. — Занятно. Но ради этого я бы, разумеется, не стал залезать на вашу мансарду. — Он снова сделал паузу. — Почему вы стоите? Почему не сядете? Мне кажется, так будет удобнее разговаривать.
Байкич не двинулся.
— Впрочем, как вам угодно! Конечно… — Доктор Распопович бросил взгляд на дверь.
— Конечно, конечно, никто нас слушать но будет… моя мать не имеет обыкновения подслушивать у дверей.
— Виноват, я не ее подразумевал.
По-видимому, Распоповичу доставляло удовольствие раздражать Байкича. Последний становился все более нервным.
— Вы…
— Да, я хотел… я не буду идти окольными путями, позвольте мне быть вполне откровенным, даже если получится несколько резко, но так будет лучше и для меня и для вас. Так вот, прежде всего, прелюдия меня не касается: отношения ваши и вашей семьи с Деспотовичем или с Бурмазом, хотя, между нами говоря, Бурмаз нечестный и опасный человек, но, повторяю, это меня не касается. Это ваше личное дело. Но сегодня утром с разных сторон друзья меня известили, что вы начали своего рода… как бы сказать, своего рода кампанию. Я полагаю, что вам и до сих пор было ясно, что вы никоим образом не можете повредить ни «Штампе», ни господину Деспотовичу… и то, что вы хотите нам повредить, вовсе не представляет открытия, а уже с неделю известно каждому проницательному человеку! Ну что ж, бывают вещи и похуже! Иногда человек должен размышлять философски. — Распопович щелкнул себя по лбу. — Кроме того, обвинения очень тяжелые и… если у человека нет конкретных доказательств, то за них можно и в тюрьму попасть. Даже самые лютые наши враги — в данном случае депутаты аграрной партии — не бог весть как вам помогут. Подавать запросы? Это и так сделано! Говорить о том, что грабят народ? Писать о скандале? Но ведь все это лишь общие фразы! Враги старика Солдатовича уже шесть лет прямо в лоб задают ему вопрос: «Что случилось с одним казенным сейфом, который исчез при отступлении через Албанию?» Вопрос вполне конкретный — и ничего! Есть личности, которым в силу их положения не полагается задавать вопросов, но этого вы, с вашим поэтическим умом, никак понять не можете. Нет! Извините. У меня нет намерений вас оскорблять. Я хотел только как можно наглядней представить вам ваше положение. Указать на тот факт, что нельзя все мерить одним аршином, рассматривать под одним и тем же углом зрения. — Распопович посмотрел в окно. — Например… существует же разница между этой комнатой и тем пространством за окном; тут четыре стены — там река, поля, острова, горизонт. Такова разница между ограниченным и неограниченным. — Распопович снова обернулся к Байкичу. — Господин Деспотович ведет государство через историю и через времена, цели у него высшего порядка и большого размаха — и более значительные, как вы сами понимаете, чем у большинства людей. И что вообще будет значить это дело о репарационных облигациях, скажем, через пятьдесят лет по сравнению с огромным делом укрепления государства? История переступает через трупы, а тут вдруг не переступит через несколько миллионов динаров!
— Что это, урок истории?
— Нет. Простой разговор.
— Хорош разговор!
— А чем плох? Приходило ли, например, вам в голову, что бывают обстоятельства, которые опасны для жизни, но полезны, и человек подчиняется им, точно так же как соглашается отрезать раздавленную ногу или омертвелый палец, хотя это опасно и болезненно. С другой стороны, есть вещи вполне безопасные — ну, например, жужжание мух, — но они не только не полезны, но и надоедливы, и человек старается от них избавиться во что бы то ни стало. Правда? Итак, Байкич, вы думаете, что затеянное вами полезно, а на самом деле это только скучно, скучно и господину Деспотовичу и мне. Все, чего вы можете достигнуть, — это то, что две-три газеты внесут некоторое разнообразие в свои ежедневные нападки на Деспотовича. Или что этот вопрос — в том случае, если скупщина соберется теперь и в настоящем составе, — появится на повестке дня. А дальше? Немного пожужжат — и все. Говорю это для того, чтобы вы не считали себя чересчур опасным и не думали, что мы хотим… Ни в коем случае! Но вы мне симпатичны, не знаю даже почему, может быть, в память вашего отца… Мы бы хотели помочь вам избавиться от усиленной ежедневной работы, дать возможность спокойно закончить ваше учение.