выход, и вот на выдохах… Под своды тут
один взлететь, последняя надежда на листе
последнем… Прочитать… Схождение в
прообразе древлейшего явления…
Иноки, позабыв на свете обо всём,
наискивать и нарекать в безумцах безо
участи и до ослушников, на причетах в
беспутствах, и обводнить окрест распутства,
на блуднях искровенять сберёгшихся,
гнушаться нечем и подавно, саднить
в безволье наболевшим, отрадой,
замыслом ли, покамест посему отсюда
помыслы сии, да хоть и с сожалением,
к сведению до сюра сманить начала
знаковых, в ликах застыв, на максимум
защемлены эмоции, кои так или иначе гложат,
по ком впечатаны на масках, теперь
за гордость не претит, тая ещё чуть разум
дремлющий, себя понаганять в себе,
и не дошедши, бросая факел ещё тлеющий,
с тем и внимать суждению животный свой
инстинкт, по допотопности своей дилемма
безуспешная.
Тем паче в ремесле, покудажды в нём
воедином, струиться паутинка мелкая,
букашев паучков повроде, прокладывая,
ноздрями тропинки, глазницы пользуя
хотьбой под лабиринты, в были у лопастей
мельницы водяной, не чаять до беспамятсва
не менее, до хрона ли не боле грезить,
за паузой утопной в мареве иль в скором
злоключении, за пониманием предельной области,
побыли в заточении краеуголья мегалитов,
громад не сведущих в упрёках, мерно…
Под захождения днём, провидения гуляя
последками… Не придавая значений тому,
их сущность на бликах гнетёт… В лучах
надежд на горизонтах с целин, не было
с благостью рядом наивства, вокруг да
недалече, повыгрубев, почва пожухла
навыпашь, тысячелетиям холода источая.
Узлы исчадят очертаниями, считая ритмику
членов, да клацание сочленений, в отзвучаях,
подтачивая борозд неусыпный пределов
границ, на вечной плавке процесс
зеркалам да граням отпечатками,
причудливость форм, запараллелен вердиктом
узор вниспосыл, отожествление икон с немым
зла укором, да сравнением на обобщён,
над еже ли смертью финальным посылом полёт,
вообщем и целом, нового подстать ничего…
О том покуда… Где добро, там зависть,
сквозь терни проедает до нутра, и сильные,
частичку магии впитавши от червоточины,
им давшей мысли во слуху, точнее вечный гул,
причуд изменчивые грёзы, привыкши помудрее
пользоваться на усмотренье старших,
на воображении играя молодых, их вечная игра…
Ушли порядки все былые, устои предрассудков,
в миру творенье и в помине, осёдлые
на алтаре другого съели своего,
анахореты кто куда, чуть разум тлеющий тая.
Искусственна их днесь отныне во вселенной,
став одним целым, будто пургой, но смольной,
чёрным по белому, до них теперь ей нет дела,
навеки вечные в оазис падать своего мерила,
безвинной кровью призвать из сланца демонов,
стопам их преклоняясь, в миру заполучить
расположение, наследия ключу и тем не менее
мудрости… Бессмысленное в абсолютном…
Плыла, повроде чистый лебедь, побыв у
капельки тлетворной на светоносных крыльях,
где всё наполнено смирением дабы снизойти,
спадали косы в очертаниях прелестного чела,
похожа на цветок, сравнима с тонкою
весенней прозой, что в сокровенном,
чуть более их всех далёк, и не сыскать
былых деньков отнюдь, так было
в иллюзориях внимать происходящему,
и как во сне, так ещё будет…
Весь честный люд, когда томит одна лишь
тягота их естество… Взявшись за руки,
движение вокруг кострища созидать,
с его язычествами уносится в иллюзории,
воспламенеть золой к небесным высям,
деля — делясь частицею душевного покоя,
встречаясь в равенстве с глазу на глаз,
и не тая ни в памяти сколь нужного момента,
мгновением бремени на вдохах — выдохах живя,
за каждодневную их днесь влачить.
Небесную всю манну поперев, реалии теряя
быта, стыдясь в неведении, жалея,
навсегда желая спесью вечного влачения,
за созиданием воздеть там храм,
отгородить дабы от всех, вдыхать
благоволение, мечтами мазаны в огне
и под воду, на панацее в духе ведь
имеет место днесь…
Во свете лунных отблесков, повозле
приозерья, когда вокруг да гладь кругом,
уже не походить им вместе под луною,
ты солнцем просто рядом будь…
Но страстью чувства возгорелись, и полелись