— И тебе привет, — буркнул я.
Только вот этой Юли мне сейчас не хватает. Жизнерадостного идиотизма и отваги.
— Боря, я же слышу, что ты грустишь. Поедем по городу кататься, я тебе мост поцелуев покажу. Только нам пока нельзя туда вдвоем, до помолвки неприлично. Но мы издалека посмотрим. И про Пашу расскажу, он сначала про кузнечика читал, а потом стихи новые, про зайку, бычка и Таню. Так ему так хлопали. Двенадцать раз на бис вызывали. А потом он еще про мишку рассказал. И знаешь, знаешь, что случилось?
— Да, предполагаю, что еще сильней хлопали и Арина тоже.
— Ну чего ты такой недогадливый. Нет, не просто хлопали. Рыдали. Это же про мишку не просто стихи, это же с глубоким смыслом. Понимаешь, мишку сначала на пол уронили, и он запачкался. Вот люди грязные вещи стирают, а бывает выбрасывают. А потом ему вовсе лапу оторвали, а я его все равно не брошу. В этом главный смысл. Потому, что он друг. А друзей не бросают.
— Страсти то какие.
— Вот, и там враз прямо на сцене у него веко серебряным стало. Прямо вокруг глаза, понимаешь?
— Ну стало, понимаю, э-э-э веко.
— Эй, ничего ты не понял. Эти поэты все прочие, краской морду мажут и пыжатся. А у Паши по-настоящему, теперь дошло? Самый главный поэт Петро Разноцветов так прямо на сцену прыгнул и Паше все в глаза пальцами тыкал. Поверить не мог. И знаешь он что, знаешь — он Пашу на бот вызвал. Вот прямо при всех. Через неделю. И не просто в кафе этом, а Большом театре, понимаешь? Надо Паше с текстом помочь, ты же обещал.
— Погоди, Юль, голова кругом. Не могу я сейчас говорить, занят сильно. Хотя стоп, покататься предлагаешь? Забери меня из клуба в Сокольниках.
— Ой, ты в клубе и без меня? Понимаю, дела мужские. Дай полчасика, мигом соберусь и буду.
…
Теперь надо этих полчасика убить. Себя занять, чтобы не мысли, ни руки не тряслись. Сделал малый кружок. Не отстает наблюдение, желательно перед посадкой к Юле как-то от них избавиться. Ноги сами принесли в зал сатранга. Сипят, сопят, фигуры двигают.
— Боря, ну куда ты пропал. Я из-за тебя прошлую партию проиграл. Потому, что без балбоя, сам хожу, отвлекаюсь. Скорее включайся, у меня время кончается.
Начал брать фигуры и ставить, куда Сима указывал. Заодно изучал доску. Незнакомых фигур не осталось, а значит я и сам что-то могу. Позиция паршивая, но не безнадежная. В нужный момент не донес ладью на одну клетку. Поставим примитивную ловушку.
— Эй, я на А5 сказал, возмутился Сима.
— Прости, Сима, рука дрогнула.
— Это проблемы твоего балбоя, что он считать не умеет, и руки кривые, — довольно выплюнул соперник — шкет с кроличьими зубами.
Сима покосился на пару наблюдателей, зажавших наш столик в клещи, и поник.
— Ход сделан, возврат позиции невозможен, — добавил судья спокойным голосом и поставил точку.
Сима опустил плечи и нос повесил совсем. Пара механических ходов с бессмысленным взглядом. Терпение мой друг. Наконец, впился глазами в свои ладони.
— Ха, Шах и потеря ладьи.
Победили закономерно, поздравил парня со вторым местом и ретировался. Сбросить хвост удалось отчасти. К подкатившей карете наблюдатель добрался только один. Бесцеремонно залез внутрь и в углу устроился. Повозка, рассчитанная на путешествие Юли с братом, десяток таких поместит.
За короткой, но содержательной беседой пролетела дорога до места. Точнее говорила в основном Юля, я только поддакивал и хмурился.
— Так что Паша теперь великий поэт. С настоящим веком в столице только Григорий Церетели остался. Но он так стар, что с постели уже год не встает и десять лет уже новых стихов не читал. Вообще говорят он слезу продал давно. А теперь Паша есть. Знаешь как дедушка обрадовался! Паша то ему сказать хотел, что ты помогал. Но я не позволила. Я понимаю, что ты конспирация.
Осмотрели новую кибитку, пахнувшую свежей доской и краской. Настоящий дом на колесах, точнее передвижной санитарный тарантас. Пощупал навесные шкафы, инструмент. Все в точности сделано, даже больше. Даже кресло для отдыха поместилось и небольшой письменный стол.
— Это чего за драндулет? И не карета, и на телегу не похоже, — спросила Юля.
— В этом экипаже один важный целитель будет людей лечить.
— Это вот этот что ли?
— Да, познакомься, это Херувим. Целитель молодой, но очень перспективный. Это Язва, жертва ошибок молодости. Его первый пациент. Сейчас Херувим ее будет лечить, я помогать, а ты — просто смотреть, не мешать и не задавать вопросы.
— А стол, стол для чего? Ни одному лекарю такой стол не нужен.