Преподаватель обратился к группе, тыкая в меня пальцем. Красивый камень в перстне, размером почти с кулак.
— Студенты, поздравляю, среди вас, оказывается, затесался настоящий воздушный боевой маг. Сейчас Боря наглядно продемонстрирует, что воздушный кулак — это не пустая трата анамы, а смертельное заклинание. Выйди вперед и попытайся меня толкнуть. Разрешаю использовать всю доступную энергию.
Это шутка, да. Глянул через плечо, вся группа оставила дела, смотрят на меня во все глаза. Кое-кто потирает руки от предстоящего зрелища, некоторые уже сложили лодочкой. Сзади меня студенты, позади преподавателя ровный ряд матрасов. Сейчас я должен его толкнуть и отлететь на остальных и позже знатно огрести от аристократов. Арину закрыли двумя рядами, понимают, чем пахнет, или мой случай у них не первый.
— Я готов, господин старший преподаватель.
Вокруг профессора закрутился вихрь, едва заметный по солнечным отблескам. Вот так пылинки в луче света пляшут. Встал в странную стойку с разведенными ладонями. Примерно так собачки корячатся, когда какать хотят.
Боря, сейчас тебе надо напыжиться, покраснеть как помидор, и пшикнув вихриком, упасть на задницу. Повторим подвиг из школьного парка?
Воспроизвести удалось практически покадрово, кроме завершающего действия. Сильно бы от громкого пердежа не убыло, на высокородных плевать, но тут Сима затесался, а я его староста.
— Что? Завопил учитель, — И с таким позорным вихрем ты осмелился прийти на занятия! Вопиющая, безобразная, недопустимая бездарность. Борис, такого позора этот полигон не видел со времен… Даю тебе еще один шанс. Если ты не покажешь качественный толчок, я лично напишу заявление ректору и твоя бумага с печатями не поможет.
Боря, может не надо? А чего тебе терять? Программа первого курса понятна, на старших будет не лучше. Говоришь, что делать мне тут нечего, поэтому можно не церемониться? Прикрыл глаза, прислушавшись к стуку сердца. Дышим, насыщаем каждую клеточку кислородом. Недаром полигон под открытым небом. Вентилируем легкие до мушек перед глазами. И не для того, чтобы пустой источник наполнить. Уплотняем, концентрируем жар в груди. Еще. Выпускаем на ладони. Лепим снежок.
Прости господин старший преподаватель, я уже убеждался, что закон сохранения импульса един как минимум в двух вселенных. Шумный выдох с наклоном вперед. Тяжелый фартук потянул вперед с ускорением. Еще секунда и нос встретится с…
Выброс рук с громким криком «Ха».
На ногах не удержался, завалился на спину, от звона в ушах заболел затылок. Скорее наоборот, треснулся затылком до погребального звона. Через голову заметил группу, застывшую в ревизировских позах. С кряхтением приподнялся на пятую точку.
Преподаватель валялся далеко. Метрах в десяти от крайнего матраса. Судя по траншее в земле, проделал он этот путь не по воздуху. Око плавно обошло всю группу и поплыло в его сторону. Вот до чего жизнь дошла — вообще перестал замечать эти серые балахоны.
Не прибил ли я его часом? Вроде он сам разрешил, на всю доступную энергию. При свидетелях. Неприятности могут быть. Нет, хвала Вечному ученику — жив, шевелится. Дернулся, переворачиваясь с боку на бок. Руки подломились и снова уткнулся в землю.
…
Сидя в пыли, я начал раздумывать над тяжкой долей, смотреть вслед удаляющимся спинам было решительно невыносимо. Красивая спина у Арины. Вот умудряются некоторые в учебном костюме выглядеть как на подиуме.
Нехороший перелом. Бедро, по ощущениям в двух местах. Не то, что ползти, шевелиться невозможно. Учебной мебели тут нет, титановых костылей не завезли. А до лечебного кабинета километр. Прилег на спину, выпуская в воздух колечко дыма. Красивые облака. «Тучки небесные, Вечные странники»…
Идиллическую картину кто может прервать, у кого хватит наглости?
— Боря, Боря, караул. Все пропало.
— Чижик, прекрати вопить, только не надо мне сейчас плохих новостей.
— Ну не, Боря, новости хорошие тоже есть. Нам теперь в Незабудку можно бесплатно ходить. А еще мерзость не всех сожрала. Я уцелел.
Прикрыл глаза, медленно досчитал до трех.
— Что за мерзость и кого сожрала?
— Людей на площади. Ну там терпил всяких, бомжей пьяных. Бабку, что квасом торговала, мясника, лошадь и еще одного обера. Хотя не-е, лошадь — это твой папа убил, и обера тоже.
Обида и боль сломанной ноги начала плавно отпускать.
Чижик продолжал, захлебываясь:
— Четыре рваных пацана, вся моя ладонь обратилась, братья мои. Сидели у костра, песни жарили, сало пели. Надо же — тепло, светло, и дело важное выполняем. Ну Бука передал приказ профессора, что надо весь день пить и песни горланить. Что-то я гляжу у Носатого взгляд нехороший. Я у Замеса такой взгляд запомнил. Ну я ползком, ползком. А сзади Рубанок подбирается, пальцы растопырил и рычит. Я тряпочкой притворился, а тут твой папа встал. Так-то сидел, в огне палкой ковырял. А тут как встал. Ну все хана думаю, приползли. А папа твой раз — и в руке огненный хлыст. Я такой только в кино видел. Вжик, у Рубанка голова долой. Вжик, Носатый без носа. Хрясь, и телега пополам. И лошадь. У лошади внутри все как у тебя. На меня тоже замахнулся, но я кулаком стукнул и твердо сказал: «Дяденька, не надо», и он не стал.