— Ну что, теперь к главному перейдем. Говоришь у вокзала не ты конфликт начал? Как же так, а я вот совсем другое вижу. Тебя как генерала встретили, на мобиле, только без оркестра. Дружески по плечу похлопали, корректно и вежливо, а ты? Раз — нагрубил, два — валяться начал, не как аристократ, а словно какая пьянь подзаборная. Лицом Гавриилу Арнольдовичу большой палец на ноге ушиб. Плохо тебя, Боря, манерам учили. Немыслимое дело — сыновьям графа Собакина дулю под нос. В отсталой Европе за такое бы сразу на кол.
Надо инициативу перехватывать, только как?
— А нельзя другое видео посмотреть, это издалека и разговора совсем не слышно.
— Нет, Боря, это единственная сохранившаяся запись. Не перевелись еще неравнодушные граждане.
Исправник продолжил, — Ладно, это все мелочи, пусть не подумал, оступился, понять трудно, но можно. А вот это падение твое, это очень серьезно. Это покушение не просто на сына нашего Светлейшего. Это ты на саму власть руку поднял, на руку, которая не только тебя кормит, а всю нашу южную вольницу.
— Это была дуэль, и не я ее начал.
— Ты отказался от дуэли, громко и при всех, — выпалил исправник и поднял вверх указательный палец.
— Вы же сказали, нет записи, где разговоры слышно.
— Ах, вот ты как заговорил? А показания свидетелей ты учел?
С моей стороны тоже свидетель есть, но я его не привлеку даже на плахе.
— Я не виноват, что упал. Анама кончилась.
— А это еще проверить надо, сама она кончилась, или ты так момент подобрал.
— Ничего я не подбирал, я, можно сказать, первый раз в жизни в воздух поднялся…
Исправник перебил, — Дело мне просто видится. Завидовал братьям Собакиным, так? У них богатство, знатность и мобиль есть. И красивые девочки с ними дружат. Скажи, давно задумал напакостить или, скажешь, опять просто кушать хотел? Ладно, можешь ничего не говорить, а я за тебя уже все написал, и признание, и прошение о помиловании. Наш же граф, он не изверг какой. Поворчит-поворчит и простит.
Немного подзавис от такого поворота, на стеб похоже или дешевый развод, но говорит серьезно, уверенно. Ан нет, в уголках глаз тщательно скрываемое торжество. Это концерт, только не понятно, для меня или для кого-то еще. Если концерт, то в нем может участвовать несколько инструментов.
Подписывай бумаги и иди в камеру, как раз сейчас у заключенных обед. Ты же не хочешь обед пропустить? До завтра посидишь, а там и решении канцелярии поспеет.
— А почитать как же? Отец учил, что бумаги, это серьезное дело, надо сначала все изучить. А если не понимаю чего — надо у знающих людей спрашивать. Вот слово — аффекта, совсем незнакомое. Не знаю я такого.
Видя, как я кручу исписанную кипу, исправник не выдержал:
— Ты что, документы не подписывал никогда? Пора мальчика в коротких штанишках отбросить, взрослая жизнь, поступки взрослые, и за них надо отвечать. Приложи ладонь вот на специальное место и мысленно согласись.
— Не получается.
— Чего не получается, для идиотов сделано, большой черный квадрат.
— Да не, квадрат нашел, квадрат знаю, это как треугольник, только потолще. Согласиться не получается. Вот прямо все внутри говорит, прямо говорит — ну не так все было.
Усы дернулись в раздражении, — Ага, понятно, бывает. Значит тебе чуть помочь надо, чтобы согласие получилось. У нас тут часто так, сейчас с тобой добрый дядя поговорит, и согласие само-собой получится.
Добрый дядя вошел через секунду после знака исправника, будто стоял за дверью. Не высокий, но крепкий, с бычьей шеей и сонными глазами. Подошел к столу и спокойно без эмоций начал наматывать полотенце на небольшую дубинку.
Как по заказу послышался пронзительный крик. Истошный и берущий за душу, сверху справа. На верхнем этаже как по заказу что-то приключилось. А кто у нас на происшествия первый смотреть кидается — те, кому нос в любые делать совать надо. Если око смотрело через стекло, значит оно сейчас побежало искать источник воплей, если я в этой жизни что-то понимаю.
Исправник засуетился, — Пойду гляну, кто там палец прищемил, вы тут тихо посидите, не шумите пару минут.
Только дверь закрылась, добряк сделал шаг вперед и без замаха ткнул орудием в плечо. Рука мгновенно повисла плетью.
— У-у-у, больно.
Дубинка выписала крендель перед носом. Добряк помахал ей в воздухе, приноравливаясь, постучал по ладони. Удар сбоку по шее, снизу по почкам и тычок во второе плечо. И на все секунды полторы. Отличная связка, быстрая и безотказная.
— А, а, а, не бейте, за что.
Потом была двойка по ногам, от которой я повалился на пол лицом вниз.
— Дяденька, не бейте, помогите.
Удары посыпались с разных сторон, точные, острые, ни разу не повторился. Мастер, за ногу его дери, и ведь синяков не будет. Как по учебнику — все в нервные узлы.
Я орал после каждого тычка, стонал, ворочался на полу, как медуза, брошенная на берег.
Неспешно вошел исправник, глянул в зеркало, поправил воротничок, — Ой, Боря, ты упал, как же так, не осторожно. Не лежи на полу, простудишься. Ну как, появилось согласие? Или мне еще погулять?
— Ой, Матвей Фомич, появилось, появилось, прямо наружу рвется. Только встать надо.
Вдвоем подняли меня, взгромоздили на стул с покосившимися ножками.
— На, подписывай и вали в камеру.
— Ой, дяденька исправник, согласие то появилось, вот только теперь появилось еще маленькое сомнение. Прямо такое крохотное. Может не нужно ничего подписывать, пока матушка не приедет? Или дядя Петя? Как вы думаете, а?
Исправник скорчил кислую рожу, переглянулся с помощником, — Сомнение? Да, так тоже бывает. Сомнение — это плохо, но у меня есть радостная новость. Мы умеет делать так, что сомнений не остается.
Новый знак пальцами. В допросную юркнул малозаметный шнырь мышиной внешности, держа мою коробку на вытянутых руках.
Исправник выпрямился, заглянул прямо в глаза, — Мы тут изучили улики и вещественные доказательства, включая кота рыжего, одна штука. Ранение с уличной жизнью несовместимое, не выживет такой. Это же твой кот, Боря? Похоже придется ему помочь, чтобы не мучался. Нехорошо, Боря, издеваться над животными. Сейчас поможем.
— Обер-сержант, принесите ведро воды.
Сузил глаза. Переигрываешь Матвей Фомич. Или это уже не игра? Не хотите синяки оставлять? Значит другого варианта нет.
Приподнялся на кресле, — не надо вставать, Боря, — рука легла на плечо, придавливая на место. Мне много и не надо, масса позволяет, перехватил свою левую руку за запястье и всей массой двинул о ребро стола. Если точно знаешь куда и как надавить — переломить руку не труднее китайской палочки. Резкая боль захлестнула, вроде и был готов, но губу прокусил насквозь. Не способен Боря терпеть, опыта нет. Кость лопнула, прорывая кожу и полосатую тряпка надулась и тоже поддалась.
От неожиданности хватка на шее ослабла. Подался вперед и успел сунуть под кровяную струю лицо. Упал на пол … три, два, один… закричал так, как не орал никогда в жизни:
— Не бейте, дяденька исправник, не бейте больше, не убивайте. Все скажу и все подпишу.
…
Сновали люди, слышались крики и свист. Недоброе шипение и топот.
Меня несут, нет волокут рывками. Узкие коридоры не позволяют взяться сбоку, а для двоих моя масса неподъемна.
— Тащите дальше, он тут не поместиться.
— Усыпляйте, надо кости вправить.
— Застрял. За шею не тяните, у него там рана.
— Сначала кровь, кровь остановите.
Окончательно пришел в себя на кушетке, в комнате с решетчатым окном. Рука в лубке, полосатые носки с обеих рук сняты.
В кресле напротив солидный джентльмен. Седые виски, уставшие глаза, взгляд внимательный и серьезный. Аура власти, силы и спокойствия. Опасность? Нет, не чувствую. Пытается скрыть тревогу, неуверенность. К чему напряжение? Он тут не совсем легально. Сидит, изучает.
Вот и личная встреча с тем, кто исправника прикрывал. Матушка от его имени по стене сползла. Чего от меня ждет? Продолжения Бори? Сомневаюсь. Этот человек не враг и становиться его врагом желания нет. Сиди, изучай.