- А что если нам написать ей? – предложил я и вздрогнул. Письма мертвецам. Так странно, люди умирают, а их странички в интернете продолжают жить.
- Я напишу от своего имени, - сказала Алена и занесла руки над клавиатурой. – А что писать?
- Ты думаешь это он? – спросил я. – Убивал их, а потом крал страницы в интернете? Для чего?
- А для чего он вообще убивал, ты знаешь? Зачем… так убивал? Я не сказала, что это он, но ведь ты сам предложил спровоцировать его. Вдруг это сработает? Я хочу сказать: ты ведь сам заварил все это, а теперь даешь задний ход…
- Напиши, - прервал я грубым тоном, - что мы знаем, кто он такой. И что лучше бы ему прийти на скотобойню вечером через два дня, а иначе мы все расскажем полиции.
Аленка хмыкнула.
- Глупо звучит. Почему мы не можем рассказать сразу?
- Потому что ты напишешь, чтобы он принес деньги.
Она вытаращилась на меня.
- Думаешь, он клюнет?
Я осторожно кивнул.
- Если это он, у нас будет два дня, чтобы разработать план. Мы заманим его на скотобойню и там убьем.
Но пока она писала сообщение и отправляла его, моя храбрость ускользала от меня, как змея от огня. Обратного пути не было – теперь не только мы смотрели в бездну, но и бездна всматривалась в нас.
Мы ждали ответа два часа, но письмо так и осталось непрочитанным.
- Мне пора домой, - сказала Алена. – Я оставлю свою страницу открытой – на случай, если нам ответят.
Я сидел на краешке кровати, когда она поднялась со стула и подошла ко мне. Легонько провела по взъерошенным волосам. И мне вдруг захотелось прижаться к ней и разрыдаться. Мне так опостылело плакать в одинокой ночной пустоте.
Что я должен сделать, чтобы остаться с тобой навсегда? – подумалось мне.
- Ты очень хороший, - прошептала она. – Если захочешь, я сделаю это с тобой. Займусь с тобой… этим…
Я взял ее за руку и посмотрел в глаза – снизу вверх, как люди смотрят на Господа, распятого на стене собора.
- Я должна идти, - смутилась она, и я выпустил ее ладонь.
- Будь осторожна, - сказал я. - Теперь он знает, кто мы...
***
Я проснулся посреди ночи от странного ощущения. Мне казалось, кто-то смотрел на меня, пока я спал. Но когда зажег свет - комната оказалась пуста. Щурясь, на ощупь я отыскал на прикроватном столике часы и поднес к глазам. Было три ночи. Компьютер я оставил включенным - на экране до сих пор оставалась открытой Аленина страница. Я пригляделся и заметил, что в углу монитора мерцает иконка входящих сообщений.
Стараясь не скрипеть половицами, я поднялся с кровати и подошел к столу. Мне было страшно. Меня не покидало ощущение, что за мной наблюдают – как будто монитор был зеркалом, по другую сторону которого кто-то стоял.
Я убрал руку от мыши и трусливо подумал, что нужно вернуться в постель и оставить все до утра.
-Как ты собираешься убить, если боишься просто прочитать письмо? – зло прошептал я самому себе. Вернул руку на мышку и дважды кликнул по иконке сообщения.
Отправителем была моя погибшая сестра – улыбалась с фотографии, как могут улыбаться только дети. Я был бы счастлив узнать, что в раю есть интернет, но мне стукнуло четырнадцать, и я давно разучился верить чудесам. Она умерла, но гадкая тварь, убившая ее, все никак не желала с ней расставаться: с маниакальной привязанностью фетишиста наряжалась в ее одежды и пряталась за ее фотографиями.
Это был видеофайл. Как будто убийца проверял, как далеко я отважусь зайти.
До самого конца.
Я нажал на play и увидел темную улицу, раскисшую от первого мартовского дождя, припаркованные у обочин машины, далекий свет уличного фонаря. Услышал хрип чьего-то дыхания и хлюпающие звуки шагов. Камера раскачивалась в стороны, как бывает при ходьбе, и иногда в поле моего зрения попадал край рукава оператора – как мне показалось, он был одет в резиновый плащ, какие носят рыбаки в дождливую погоду.
А потом камера повернулась в сторону темных домов и минуту не двигалась, предлагая мне любоваться странным ночным пейзажем. А после трансляция и вовсе оборвалась, и бегунок проигрывателя вернулся к началу.
- И это все? – удивился я. – Весь его ответ?
Я презрительно фыркнул и лег обратно в кровать. Погасил свет и долго лежал в тишине без сна. А когда за окнами начало светать, я вдруг понял, что это были за дома. Трехэтажные шлакоблочные постройки старой части города, которую возводили репрессированные зэки. Эти дома стояли на костях – перемолотых, сваленных в пузырящиеся, наполненные грязью ямы. Там было много памятников в аллеях – бетонные, грубые, они не давали забыть, кто их ставил – валящиеся с ног люди, тощие и изможденные, с лицами высушенных вобл.