– Она сказала, что если бы в блокадном Питере работало бы телевидение, то самой рейтинговой программой была бы кухонная передача, типа Смака или "готовь вместе со звездой".
– Дура она, – вздохнул Вездеславинский, – это не профессионально открывать идеологические запретные для народа файлы нашей profession de foi.
– Это точно, – вздохнул Брэм, – однако она недалека от истины, мы показываем то, что они хотят смотреть.
– И скоро уже вычерпаем все до дна, – добавил Лагутин, – уже все их любимые жанры поскрещивали, и голубой огонёк с фигуристым катанием, и концерт на день милиции с цирком и с боксом, и Штирлица с Жегловым на коньках, и Иронию судьбы с Брыльской и Мягковым на кухне с Макаревичем, скоро ничего не останется.
– Да, и это причем все из прежнего золотого фонда, заметьте, на старом золоте сидим паразитируем, – вздохнул Вездеславинский, – компиляцией занимаемся, понимаешь, нового ничего не накреативили, а руководство страны требует от нас с вами гарантий стабильности, а мы что-то новое в фундамент этих гарантий, в залог грядущей нашей стабильности кладем? Нам государство доверяет самое – самое, и средств на это не жалеет, а потому с нас с вами и спросит.
– Не волнуйтесь, Михал Борисыч, – успокоил шефа Лагутин, – у нас с Володей тьма новых проектов.
– Вот будем скоро пенсионерам по телевизору деньги показывать, – не удержавшись, хмыкнул Володя, – если нам Минфин в студию коробку из под ксерокса с наличными подбросит…, – сказал, но тут же застыл, поймав на себе неодобрительный взгляд Вездеславенского.
– Глупая шутка, коллега, – покачал головою шеф, – смотрите, не брякните подобного при Президенте.
Как Лагутин и думал, всю программу вдруг поменяли. Вместо совещания в расширенном составе, Президент ограничился встречей с министрами, которую и показали в новостях.
– Ты-то хоть, не зря прилетала, – сказал Лазутин Миле Мылиной, когда встретил ее в холле нового крнференц-зала.
– Ой, и не говорите, – она была с ним "на вы", все-таки он для нее и шеф, да и потом разница в возрасте.
– Ну, хоть материал нормально отсняли?
Лагутину нравилась Мила, но он, в отличие от некоторых, старался никогда не подавать вида.
– Пять минут, как всегда, – улыбнулась Мила, – а потом все журналисты на выход, ну мы сразу в Москву материал по спутнику перегнали, теперь я вроде как свободна.
Эту её концовку, насчет того, что она свободна, иной бы мог расценить, как скрытое приглашение воспользоваться ее liberatios и пригласить ее куда-нибудь, но только не Лагутин. Он жестко придерживался правил не заводить шашней в своем профессиональном кругу, тем более с нижестоящими по табели о рангах коллегами.
– Ну, тебе повезло, пойдешь купаться, позагораешь, тело столичное зевакам покажешь, а вечером на гомосека английского сходишь.
– А вы, разве не пойдете? – с робкой надеждой поинтересовалась Мила.
– Нет, у меня иной набор культурных предпочтений, – улыбнулся Лагутин и сказав дежурные, – bon journee и adieus, поспешил удалиться по своим начальственным делам, оставив Милу в романтической задумчивости, – каким же набором культурных предпочтений располагает ее высокое начальство, такое милое, но такое недоступное.
Впрочем, – подумала Мила, – если на концерт педика не идет, значит, наверное сам не педик?
Вместо участия в расширенном совещании самого, Брэм и Лагутин попали на совещание со вторым вице, ответственным за некие проекты, которые отныне включали и идеологический.
В большом зале, где они с утра уже встречались с Вездеславинским, теперь было полно народа. За тем же самым столом вкруг сидели почти все руководители столичных телеканалов и крупнейших издательских домов. Перед каждым лежала уже знакомая Лагутину книжица в полиэтилене. Но теперь, кроме книжицы, перед каждым из собравшихся стояло еще и по раскрытому ноутбуку.
– Чтобы в квейк в сети порезаться, – сострил Брэм.
Лагутин даже не улыбнулся. Теперь, к исходу пятого своего десятка, он знал, что только те ребята, кто с десятого класса школы перестал хохотать на уроках над глупыми шутками одноклассников – имеют шансы сделать карьеру.
Второй вице вышел к пиплу как Ленин из коробочки – неожиданно, быстрым шагом и никому не давая опомниться.
– Здравствуйте, коллеги, прошу присаживаться и сразу, прошу включаться в работу, – сказал второй вице не подарив собранию и полу-улыбки, настолько по всей видимости, она была дорогой.
Совещания это рутинная обязанность и повинность чиновника за те радости руководства, что дает чиновнику его положение. Так думал Лагутин, коротая каждое из томивших его грудь и сознание присутствий, научившись думать на собраниях о своём, например о строительстве нового дома на Рижском взморье, причем думать, не отключая внешнего контроля, и если начальство вдруг обращалось к нему с вопросом, он не выглядел только-что разбуженным дурачком, а по деловому докладывал, излагая цифры и параграфы документов, как будто и не мечтал всё заседание о своих любимых делах-делишках.
Сперва речь держал второй вице, он передал извинения и приветы от Президента и доверительно поведал собравшимся о том, что грядут большие дела, а большие дела не могут быть без больших успехов в той сфере, которая ответственна за стабильность.
– Дайте денег, – с места сказал Вездеславенский.
– Деньги будут, – ответил второй вице, – однако от менеджмента, от управляющих государственной составляющей российского телевидения, мы ожидаем эффективного привлечения частных капиталов.
– Этож опять палка о двух концах, – шепнул Лагутину Володя Брэм, – частный инвестор ведь за свои вложения потребует определенного влияния на идеологию вещания, а иначе, зачем ему вкладываться?
– Мы это уже проходили, – тихо ответил Лагутин, пользуясь тем, что второй вице смотрел теперь не в их сторону, – где теперь те ребята?
Вообще, им – Лагутину и Брэму – как представителям именно московского ТВ на этом всероссийском совещании было невыносимо скучно.
Свои текущие вопросы они могли решать и в Москве, ежедневно находясь на короткой связи и со Старой площадью, и с Белым домом, и с министерствами, поэтому все подобные совещания обычно представляли собой бесконечное канючение, выслушиваемое от провинциалов, от всех этих Челябинцев, Хабаровцев и Сахалинцев, которые и приезжали именно для решения своей совершенно неинтересной москвичам текучки.
Вот и сейчас у Лагутина челюсть от зевоты сводило, когда он битый уже час выслушивал вопросы с мест. Гендиректор из Екатеринбурга просит у второго вице денег сверх бюджета, гендиректор из Ростова тоже просит денег. И все остальные тоже, канючат, канючат, канючат…
– Ну что? Ты остаешься? Поедем в Красную Опушку на горных лыжах покатаемся? – Брэм толкнул Лагутина в бок, – Президент с большой группой губернаторов там, на склоне, так что вся тусовка сейчас туда, Владимир Саныч нам машину дает, поехали ?
– Не, я наверное в Москву полечу, у меня там встреча назавтра утром, – ответил Лагутин.
– Знаю я, какая там у тебя встреча, – понятливо хохотнул Брэм, – с прорабом у тебя встреча, третий дом уже строишь, куда тебе?
– У меня семья большая, – машинально оглядевшись вокруг, сухо ответил Лагутин.
– И на пидараса смотреть не пойдешь? – не ожидая положительного ответа, спросил Брэм, – ну тогда, adieus amigos, Москве привет!
– А ты остаешься? – спросил Лагутин.
– Да, на пару деньков, покатаюсь, позагораю, посексуюсь тут…
В самолете Лагутин опять оказался вместе с тем губернатором, с которым летели сюда. Губернатор был здорово под мухой и он решительно добавлял, не выпуская стакана из рук.
– Ну что? Решили свои вопросы? – вежливо спросил Лагутин.