Шутка ли? Потрафить самой заветной мечте каждой провинциальной золушки – выйти замуж за богатого и красивого!
– Пугачева сделала школу поп-звезд под названием Фабрика, а мы сделаем фабрику невест для богатых и красивых женихов, причем будем показывать эти свадьбы, и свадьбы эти будут совершенно реальными.
– А я? – спросила Алиса.
– А ты будешь ведущей этого шоу, – улыбнулся Брэм, – ты будешь ведущей, а я буду продюсером.
Этот разговор случился у них с Алисой в машине, в лимузине с буквами М и Д, который по приказу Севы вез знаменитостей из гостиницы Европа, где остановился Володя Брэм на Сызранскую улицу в клуб Максим Деголяс.
Глава четвертая
– Там к тебе какая то дама пришла, говорит, ты ее знаешь, – сказал Петя.
– Какая еще дама? – жуя бутерброд спросил Максим.
– Говорит, что Марина, говорит, ты ее знаешь, – ответил Петя.
Петя был старшим службы безопасности.
Это теперь их так называли, – старший службы безопасности, а раньше их называли швейцарами или вышибалами. А еще в бандитские времена про таких говорили, – стоит на воротах. Но не вратарь…
– Так что? Пускать ее или как? – Петя не уходил.
– Да гони ее в шею, – прожевав бутерброд и облизав пальцы, ответил Максим, – много тут таких Марин нынче ходит.
Петя хихикнул.
В их мужском общении поощрялось высокомерно-пренебрежительное отношение к женскому полу.
Тушников и к самому-то Пете относился с высокомерием, но Петя был человеком очень нужным и Максим поэтому старался не слишком усердствовать выражая своё над ним превосходство, потому что случись чего, кого на помощь звать? Петю!
Вот вчера, например, такие люди в клуб приперлись, не пустить – нельзя, формального повода нет не пускать, да и на дорогих машинах приехали и по всему видать, серьёзные. Они Максиму сразу не понравились. Уселись за ближний к сцене столик и нет, чтобы пить, курить, да друг с дружкой разговаривать о своих делах, а эти уставились на сцену, будто в театр пришли и ну – громко комментировать, да вступать в разговоры с девушками.
Сева, кстати, был весь вечер в клубе, и Максим подошел, пожаловался, мол, посмотри, что за люди такие, не попросить ли Петю и его вышибал вмешаться, а то к стриптизершам с репликами сальными, в певицу Настю, которая в этот вечер в качестве дежурной звёздочки была, самолетики сделанные из долларовых ассигнаций запускали, а ему самому, когда Максимушка вышел на сцену с номером своих анекдотов, непристойные жесты показывали, языком оттягивали щеку и пальцем показывали на рот…
Но Сева Максима отослал назад в зал и даже отругал, – мол, это его Максима работа, как арт-директора и как конферансье, а публика имеет право самовыражаться в своем настроении, на то это и клуб, а к службе безопасности, к Петиной помощи можно прибегать только в случае, если гости настолько распоясались, что их поведение мешает отдыхать другим или… Или представляет физическую опасность для артисток. Так, например, Петя смертельно на уровне рефлекса был проинструктирован, что если посетители, даже из ВИПов, распускают руки и хватают танцовщиц или стриптизерок, то Петя должен вмешиваться даже не спросясь у Севы. Руку за спину и волочь на улицу. А если так… А если словами, да самолетиками из американских денег, то это ерунда! И жесты непристойные в адрес конферансье – это тоже ерунда.
– Отвечай им словесной рудой, – посоветовал Сева, – на то ты и артист разговорного жанра.
Ох, и нелегкая это работа, изображать непристойного бегемота! Если по Корнею Чуковскому…
Поплелся Максим в зал и на сцену, Побрел.
А эти там за своим столиком уже полную сексуальную экибану устроили.
Из подсвешника и из подставки для фондю соорудили некое подобие дерева, на которое вместо листьев налепили стодолларовых и стоевровых бумажек.
Приманили к себе со сцены, отлепившихся от шеста стриптизерок Лену и Олю и заставили их танцевать приват-стриптиз возле их столика.
На это по правилам заведения они имели полное право – если договаривались с девчонками за наличные и при условии, что только смотреть и не лапать руками.
Ну, Максим вернулся к сцене, а эти его подзывают, иди мол, сюда.
Подошел.
– Тебя как, чудо зовут? – спросил самый наглый и самый гадко-улыбчатый.
– Максим, – ответил Максим.
– Ты здесь типа анекдоты травишь? – спросил гадкий.
– Ну, типа того, – ответил Максим.
– А расскажи нам пару приват-анекдотов, – сказал гадкий, снимая с чугунного подсвешника три стодолларовых бумажки и протягивая их Максиму, – покуда эти сучки нам приват-танец пляшут, ты нам приват-анекдоты трави.
– Это как это приват-анекдоты? – поджав в недоумении губы, спросил Максим.
– А так, чтобы только нам, а не всей этой шобле, – ответил гадкий, обводя зал рукой, – только нам с корешами, понял, чудо ты в перьях?
Максим на всякий случай оглядел зал, не смотрит ли на него Сева, и здесь ли на всякий случай Петя, если что… А потом взял из рук гадкого три сотни.
– Ну, рассказывать?
– Да ты присядь с нами, выпей нашего, – сказал гадкай, сделав знак своему приятелю, чтобы тот налил Максиму.
– Я не пью на работе.
– Да не стесняйся, выпей.
Максим поглядел в острые и как два северных полюса бесконечно холодные глаза гадкого, и понял, что лучше будет, если он подчинится.
Выпил пол-стакана виски, потом еще четверть стакана.
Рассказал пару-тройку самых новых анекдотов про блондинок.
Гадкий три раза громко смеялся. Его дружки тоже поощрительно ржали.
– Ну, а усы то ты зачем отрастил, чудо ты в перьях? – положив свою тяжеленную руку на плечо Максиму, спросил гадкий, – чтобы не узнали отрастил что ли?
– Да так, да были они у меня всегда, – в растерянности промямлил Максим.
– Сбрей, – не идут они тебе, – сбрей сейчас, – сказал гадкий. И таким голосом и так тихо сказал, что Максиму тут же захотелось куда-нибудь убежать и спрятаться.
– Давай, вот, я тебе и ножичек вот острый дам, у него тут и ножнички есть, и отверточка и штопор…
Гадкий достал из кармана красный перочинный ножик со швейцарским белым крестом "swiss army knife", – давай я сам тебе один ус отстригу!
И тут Максима осенило.
– Тыща баксов, – сказал он.
– Годится, – ответил гадкий.
Гадкий общипал чугунное деревцо, сказал брысь Лене и Оле у которых глазки заблестели при виде денег и протянул десять бумажек Максиму.
– Иди и на сцене отстриги себе усы, – сказал он, – это будет лучшим номером сегодняшней программы.
– Прямо на сцене? – для верности переспросил Тушников.
– Прямо на сцене, – кивнул гадкий.
Que fair?
Пошел и сделал.
На ходу придумал репризу, и жестом собрав к себе танцовщиц, чтобы как бы поддержали его в его порыве и попросив живых музыкантов, чтобы сбацали что-то вроде туша, сказал, обращаясь к публике, – - Сальто мортале с моей комплекцией делать сложно, но вот что-то этакое, типа как в Интернете теперь говорят, "в фотожабе веселого Гитлера замутить", это я могу…
И взял, да и отрезал себе сперва левый, а потом и правый ус…
Уже потом, дома, глядя на себя безусого в зеркало, Тушников думал, что… – во-первых, маловато взял за усы. Надо было подороже заряжать.
А во-вторых, если так дело пойдет, то можно только на это и жить. Две недели усы отпускаешь, потом их за пару косарей отрезаешь… А потом снова…
Такая вот жизнь артиста.
И пошел, разыскал на подставке диск с вальсами Штрауса.
Идея Брэма насчет Фабрики невест настолько понравилась Вездеславинскому, что у Лагутина от зависти едва удар не случился.
А Лагутин узнал про новый проект от Славы Погребалко – директора Глоб-Интермедиа, главного оператора на рынке телевизионной рекламы.