– Коньяку хочешь? Сигару? – запоздало предложил хозяин кабинета, – а мы вообще тут все как бы кстати собрались, – продолжил Золотников, изобразив на лице выражение значимой интриги, – вот Сева пришел ко мне с проектом нового клуба, а арт-директора с креативными мозгами у него нет.
Золотников многозначительно поглядел на Тушникова, – может, возьмешься?
Сперва Максим с каким-то внутренним протестным раздражением отверг это предложение. Не за тем он пришел к меценату, чтобы идти в какой-то клуб-ресторан вечерним конферансье – объявлять жующей публике выход девочек-стриптизерш и второразрядных певцов-певичек типа Алены- Фламинго или того, что вечно про свой маленький плот грустную песенку поет. Не за этим он сюда пришел. Ему бы обратно на телевидение, на свой эфир.
Но потом Золотников его убедил.
– Понимаешь, Максимка, все ведь развивается по спирали, ты ведь на своем ночном канале там застыл в развитии, и правильно сделали, что тебя убрали с твоей программой, это был тупик и застой, ты там не развивался, а через ночной клуб Севки, – Золотников мотнул головой в сторону своего второго гостя, – а через Севкин клуб, если вам удастся создать нечто значительное, ты не просто вернешься в телеэфир, но ты вернешься с триумфом и на новом, более высоком витке спирали.
Неприятно было соглашаться с тем, что его ночной эфир был полным дерьмом.
– Ну что там у тебя, ейбо хорошего и остроумного было? – не унимался Золотников, – сидел там у тебя этот надутый импотент, изображавший из себя Зигмунда Фрейда в молодости, и звонили вам на эфир всякие сумасшедшие.
– Ты не прав, Гриша, – пытался было возразить Максим.
– Да что я не прав? – обернувшись к мужчине по имени Сева и как бы ища у него поддержки, переспросил Золотников, – ты там в своем эфире за четыре года не только остановился в развитии, ты там просто закоснел в каком то чванливом самолюбовании.
Максиму эти слова неприятно резанули по самому больному.
Наверное, оттого и так неприятно было слышать Максиму эти слова, что не смотря на внутренний протест, головой Тушников понимал, что Гриша в самую точку говорит.
Но зная Золотникова, Максим также еще и давал себе отчет в том, что у Гриши в кабинете ничего не происходит за просто так.
– Они меня развести и купить хотят, – окончательно понял для себя Максим, – им с Севой в их клуб арт-директор нужен, вот они меня и обрабатывают.
– Я ведь смотрел отчеты Медиа-метри и Гэллап-медиа групп, рейтинги у твоего эфира были не ах, – неодобрительно покачав головой, сказал Золотников, – так что послушай, что мы тебе с Севкой предлагаем и крепко подумай, по-моему, это для тебя теперь очень подходящий шанс перестроиться перед новым броском на телевидение.
Тушников поглядел сперва на Золотникова, а потом на мужчину по имени Сева.
Выходило теперь так, что этот Сева мог на какое-то время стать боссом Максима, а он при нем неодобрительно прошелся по черножопым. А вдруг он этим высказыванием чем-то обидел этого Севу?
– Мы тут подумали, а не назвать ли нам наш новый клуб твоим именем, – уже примирительным тоном сказал Золотников, – например, – "У неприличного Максима", на манер парижского ресторана Максим, но только с оттенком питерской клубной свободы.
Мужчина по имени Сева молча грыз ноготь и только в знак одобрения слегка кивнул головой.
– Максим деголяс, – вырвалось вдруг у Тушникова, – и причем, написать на световой рекламе на французском…
– А что это значит? – переспросил Золотников.
– По французски это означает грязный и непристойный Максим, – с улыбкой ответил Тушников.
Он немного говорил по французски и любил показаться в этом перед девочками.
На свиданку с Мариной он опоздал.
– Excusez moi, s'il vous plait, mademoiselle, – говорил Максим, целуя даме руки,
– Je suis en retarde.
Дама рдела от счастья.
– Quand j'etais petit, – самовдохновенно продолжал Тушников, – mon papa etait content de moi et ne me grondait pas parce que je n 'ai pas bois de vodka, ne pas fumais, ne dormait pas avec prostitutes – mais maintenant quand je devenu grand il n'es pas content de moi parce que Je suis degoulaisse.
– Ах, это так здоровски звучит, но я ничегошеньки не понимаю, – призналась смущенная мадмуазелька.
Они встретились в кафе на Каменноостровском. Вернее на площади Льва Толстого.
Там было такое недорогое кафе, в котором не особо тратя денег на угощение, можно было приглядеться к объекту предстоящей сексуальной интрижки.
На этот раз эта очередная Маринка Тушникову понравилась.
Грудь её соответствовала тому представлению, что сложилось по не шибко качественной фотографии, размещенной на сайте, да и в остальном, стройная, улыбчивая, миленькая.
– Последний раз по переписке знакомлюсь, -думал про себя Тушников, – вот только начну работать в ночном клубе, от баб снова отбоя не будет, воздам себе за временный простой.
– А что вы так хорошо владеете французским, это вы где так язык выучили?
– Это я во Франции работал, по своим телевизионным делам, – стараясь одновременно сохранять галантность, и быть в то же время развязным, отвечал Максим, – ты серию программ из форта Байард смотрела?
– Ах, форт Байард, конечно смотрела, – всплеснув руками, с восторгом первозданной невинности, которая случается только у дремучих провинциалок и первоклассниц, отвечала Маринка, – я так всегда мечтала съездить в это форт Байярд и вообще на море, во Францию.
Глаза Маринки затуманились и стали дымчато-серыми.
– Ну, с этой проблем не будет, – подумал Максим, плотоядно глядя на грудь девушки, – не придется даже тратиться на ужин в Васабико.
– Я тебя во Францию отвезу, даже и не сомневайся, нет проблем, – сказал Максим, придвигаясь поближе к Маринке, – а то давай, поедем ко мне, я тебе как раз фотографии и видео французские покажу, а? Поехали?
Клуб, который делали Сева с Золотниковым находился не на Невском и даже не на Лиговском.
И вообще это была бывшая стекляшка-столовая на Сызранской. На первом этаже магазин и домовая кухня, а на втором этаже столовка-вечерний ресторан.
Сева. А точнее Всеволод Карпов, так звали нового босса-начальника, вместе с товарищами, среди которых был и Гриша Золотников, купил это увядшее заведение общепита с намерением сделать из него самый модный в Питере клуб и ресторан.
Кроме намерений у Севы и его друзей были деньги. А с деньгами при разумном их употреблении, чего разве не сделаешь?
Вот уже и Максима Тушникова арт-директором назначили, и бюджет ему на программу стрип-варьете определили.
В самом помещении бывшей стекляшки вовсю кипела работа.
Туда-сюда сновали таджикские рабочие в оранжевой спецовке. Тянули свои провода электрики в синем, а меж ними пробегали стройные девчонки в белых блузках – этим девчонкам после открытия предстояло работать на кухне, в баре и в зале, а пока они намывали стойку и расставляли мебель.
– Тут архитекторы да дизайнеры уже начали сцену оформлять, но ты теперь хозяин по этой сценической части, так что вникай и вмешивайся в процесс, – напутствовал Сева.
И Максим вникал.
Размах замысла ему импонировал.
Снаружи стекляшка уже не выглядела стекляшкой советского горбачевского периода.
Заполучив новые стекло- панели тонированного бутылочно-коричневого оттенка, бывшая столовка теперь походила на какой-нибудь банк из района лондонского Сити, если, конечно, прибавить двухэтажке еще этажей десять-двенадцать… Но тем не менее.
Территорию вокруг заведения замостили плиткой трех цветов – белой, красной и темно-коричневой. Теперь рядом с таким сооружением было не стыдно и новый "майбах", а не то что там простой Мерседес запарковать. Ведь сюда будут приезжать солидные люди! На его Максима Тушникова шоу в клуб, носящий его Максима имя.
Кстати, дизайнеры уже сделали все необходимые чертежи и электрики теперь возились на крыше, устанавливая световую рекламу.