Благодаря Аверину и Ледоколу стрельбу в те дни в Москве удалось предотвратить. Чего не скажешь о других регионах. Через два дня в Рязани разгорелась настоящая война — в баре завода «Сельмаш» боевики из автоматов убили восемь и ранили девять человек из группировки Айрапета. В Краснодаре при разборе погибли двое. Разборки загремели по России с новой силой, и конца-края этому не видно. То, что гибли бандиты, не страшно — туда им и дорога. Хуже, что они снова и снова утверждались в мысли: можно убить — и остаться безнаказанным. Можно убить — и откупиться от судей и следователей. Можно убить — и жить спокойно.
В министерстве царила легкая истерия. Средства массовой информации подняли привычный вой: с одной стороны, о том. что не раскрываются громкие преступления, наемные убийства, а с другой — что милиция жестоко относится к задерживаемым, наделена слишком большими полномочиями и от нее больше вреда, чем пользы. И кому объяснишь: «или-или». Или, господа журналисты и высшие чиновники, вы хотите иметь сильную милицию, нормальное законодательство и как следствие минимум преступлений. Или вам нужны суды присяжных, всевластные адвокаты, неподконтрольные судьи, оправдательный уклон в судебной практике и, соответственно, море крови и безнаказанность отпетых кровопийц.
Так или иначе Аверину приходилось отчитываться, писать справки, ответы. Он такую работу ненавидел, будучи оперативником, для которого главное действие, а не бумажная волокита и не тысяча первый ответ на тысяча первую жалобу.
Холодало. В тот вечер он пришел домой, чувствуя, что где-то его просквозило. Обычно никакая зараза не липла к нему, но усталость, разболтанные нервы снижают иммунную защиту, и к человеку начинают цепляться всякие болячки. Нос хлюпал не слишком сильно, но одолевал кашель. Самое интересное, когда отключали отопление, он пережил это без проблем, а легкий сквознячок по ногам — и пожалуйста.
Аверин поужинал, включил телевизор. Пушинка прыгнула на колени. По телевизору показывали председателя Комиссии по помилованию писателя Приступкина, который долго и нудно вещал, какими гуманными соображениями руководствуется его комиссия, состоящая из лучших людей.
— Ну не зараза? — покачал головой Аверин, слушая, как председатель комиссии объясняет, что они не милуют настоящих бандитов, а милуют оступившихся. — Смотри, Пушинка, врет и не краснеет.
Пушинка, приоткрыв глаз, глянула на экран. Говорят, кошки не видят изображения на телеэкране. К Пушинке это не относилось. Она любила смотреть телевизор, а порой Аверину начинало казаться, она понимает все, что там говорят.
Пушинка вытянулась, замурлыкала, и Аверин погладил ее по мягкому пузу.
— Хорошая кошка.
На него напал новый приступ кашля. Положив Пушинку на кресло, он начал выворачивать все ящики в поисках лекарств, но ничего не нашел. В холодильнике тоже не обнаружилось ничего подходящего от простуды.
Оставалось идти или в ночную аптеку, что далеко. Или к Егорычу. Аверин выбрал второе.
Егорыч был дома, он пропустил позднего посетителя и сказал:
— Заходи. Меня таскали в прокуратуру на допрос.
— В честь чего?
— Я оказался в каких-то списках защитников «Белого дома». Теперь пытаются выяснить, много я оружия украл оттуда.
— И много?
— Слушай, вам что, делать нечего? На улицах мало убивают? А там столько морд сытых — следователи. И занимаются какой-то ерундой.
— Ты, Егорыч, государственный преступник, — хмыкнул Аверин.
— Это ваша контора — государственные преступники…
Ладно, пивка холодненького, как?
— Ты что. Я и так заболел.
— Выглядишь неважно.
— Дай что-нибудь от простуды.
— Лучше всего водочки.
— Не надо.
Егорыч покопался в ящиках, извлек баночку меда, банку малиновогоо варенья и несколько таблеток от кашля.
— На.
— Спасибо.
Аверин спустился пешком на два этажа. Тут все и началось. Перво-наперво он увидел Наташу, трезвонящую в дверь его квартиры. Когда ей это занятие надоело, она ударила ногой по ней.
— Чего двери ломаешь? — спросил Аверин. Наташа обернулась.
— Где тебя носит?
— Ты бы позвонила сначала.
— Еще чего, — хмыкнула Наташа. И чмокнула Аверина в щеку, на которой остался, как рубец, след помады.
Аверин отпер замок.
Двери лифта неторопливо открылись. И из него вышла Света. Увидев Аверина и повисшую на его плече Наташу, она замерла, закрывающиеся двери ударили ее по плечам и разъехались снова в стороны. Потом еще раз.
— Ты… Это кто? — произнесла Света, прожигая глазами соперницу.
— А, познакомьтесь, — начал было Аверин.
— Это что, твоя новая девка? — осведомилась Света с плохо сдерживаемым бешенством.
— Ну, — Аверин представил, каким идиотом сейчас выглядит.
— Это что за вобла сушеная? — осведомилась Наташа. — Это ты на нее меня променял?
— Ах ты, жеребец чертов! — воскликнула Света, шагнула в лифт, двери закрылись.
— Я к тебе спешила, вон, еду понакупила. А ты… — покачала головой Наташа. — Подстилку какую-то нашел! Сволочь ты!
Она развернулась и попробовала залепить Аверину пощечину, но тот боксерским нырком ушел.
— Чего вы так разнервничались? — пожал плечами Аверин и невинными глазами посмотрел на Наташу.
— На!
Наташа кинула о кафель сумку, там что-то звякнуло и расколотилось, повернулась и побежала вниз по лестнице.
Аверин вздохнул, нагнулся, поднял сумку. Из нее что-то текло. Судя по всему — красное вино. Он начал вновь открывать захлопнувшуюся дверь.
— Так тебя. Так. Чтоб неповадно было, бандит, ха-ха-ха, — замогильно засмеялась возникшая на пороге соседка, видимо, наблюдавшая весь скандал в глазок.
— Исчезни! — кинул Аверин!
— Ах ты, — мат пошел длинный и забористый. Ругаться соседка умела.
Аверин вошел в квартиру.
— Ну, Пушинка, такого давно не было, — произнес он усмехаясь.
— Слава, здравствуй, — послышался из телефонной трубки Маргаритин голос.
— Здравствуй, — сказал Аверин. — Я никак не мог тебя найти. Дома никто трубку не берет. На работе говорят — на больничном.
— Приглашаю тебя в ресторан, дорогой. Сегодня я расплачиваюсь.
— Что празднуем?
— Я развязалась.
— С чем?
— С милицейской службой.
Аверин опешил.
— Так сразу?
— Я плохая девчонка, Аверин. Я сразу разрубаю узлы. Мне надоело.
— Ну что ж… Где встречаемся?..
Вечером они сидели в небольшом кафе у метро «Парк культуры».
— Ну, давай, за мою новую жизнь, — она подняла фужер. Аверин выпил.
— Думаешь, эта жизнь будет лучше старой?
— Уверена, Слава…
— Где будешь работать?
— Сидеть на крепкой мужской шее.
— Чьей?
— Отцовской, конечно, — улыбнулась Маргарита как-то отстраненно.
— А по специальности?
— Пойду в нотариусы. Ты не представляешь, какие они имеют деньги.
— Представляю. Последний раз видел нотариуса — его взяли за то, что он делал доверенности на квартиры, хозяева которых умерли. Действительно, деньги приличные.
— Что за мрачный взгляд на вещи. Пойду… — она задумалась.
— В фотомодели?
— А что. Какая-то болонка Клаудиа Шиффер может миллионы зарабатывать. А мы, рязанские, что, хуже? — она улыбнулась и чмокнула Аверина в щеку. Как раз в то место, где вчера красовался Наташин поцелуй.
— Да в наших деревнях вообще девки лучше, — согласился Аверин.
— Вот за это и выпьем. За русских женщин. Никакие французские профурсетки с нами, Слава, не сравнятся. А вы, русские пропойцы, бездельники и менты, этого не понимаете. И не поймете никогда.
Вечер закончился в квартире у Маргариты. Она немножко напилась, так что румянец сиял на ее щеках. Такой она Аверину нравилась не меньше.