— Какой-то говнюк-гуманоид по имени Эрик пишет… — Уин откашлялся и наклонился к экрану: — «Твой малыш похож на морского конька». И дальше этот Эрик Бунтарь добавляет большими буквами «РЖУНИМАГУ».
— Нет, ищи другого.
Уина это не убедило.
— Все же к старине Эрику стоило бы зайти.
— Читай дальше.
— Ладно. — У Уина редко менялось выражение лица. И в делах, и в бою он приучил себя никак не выказывать своих чувств. Но сейчас Майрон заметил, что глаза его друга вроде как потемнели. Уин оторвался от экрана, и Майрон кивнул: ему стало ясно, что Уин обнаружил эти два слова.
Они были в самом низу страницы, в послании, подписанном «Абеона П.», — имя это ничего Майрону не говорило. Они сопровождались каким-то символом, похожим на китайский иероглиф. И тут же, заглавными буквами, без пунктуации, два слова, простых, но убийственных: «РЕБЕНОК ЧУЖОЙ».
Молчание.
— Ничего себе, — произнес наконец Уин.
— Вот именно.
Уин снял очки.
— Хотелось бы задать закономерный вопрос.
— Какой?
— Это правда?
— Сьюзи клянется, что ребенок от Лекса.
— И мы ей верим?
— Верим, — кивнул Майрон. — А это имеет значение?
— В этическом смысле — нет. Хочешь знать мое мнение? Это дело рук какого-нибудь шутника гермафродита.
— Вот чем хорош Интернет, — заметил Майрон. — Он дает возможность высказаться каждому. А вот чем Интернет плох: он дает возможность высказаться каждому.
— Мощный бастион для трусов и анонимщиков, — согласился Уин. — Наверное, Сьюзи стоило бы стереть эту запись до того, как ее увидит Лекс.
— Уже поздно. И это тоже проблема. Лекс вроде как сбежал.
— Ясно, — кивнул Уин. — И Сьюзи хочет, чтобы мы его нашли?
— Да, и вернули домой.
— Ну, знаменитую рок-звезду найти не так уж трудно, — сказал Уин. — А еще какие проблемы?
— Она хочет знать, кто это написал.
— То есть подлинное имя мистера Шутника Гермафродита?
— Сьюзи кажется, что дело тут посложнее. Она считает, кто-то охотится за ней всерьез.
Уин покачал головой:
— Уверен, это Шутник Гермафродит.
— Да брось ты. «ЧУЖОЙ»? Это же больным надо быть.
— Хорошо, больной Шутник Гермафродит. Ты что, впервые с такой чушью в Интернете сталкиваешься? Да на любую новостную страницу загляни, и сразу увидишь расистские, человеконенавистнические, параноидальные «комментарии». — Уин изобразил пальцами кавычки. — На луну завоешь.
— Верно, но я обещал ей заняться этим делом.
Уин вздохнул, снова нацепил очки на нос и приник к экрану компьютера.
— Автор послания — Абеона П. Ник, надо полагать.
— Ну да. Абеоной звали одну из римских богинь. А вот к чему буква П, ни малейшего понятия не имею.
— А как насчет знака? Что это за символика?
— Опять же понятия не имею.
— У Сьюзи не спрашивал?
— Спрашивал. Она тоже не знает. Похоже на китайский иероглиф.
— Может, удастся найти кого-нибудь, кто переведет. — Уин откинулся на спинку стула и переплел пальцы. — Время, когда было выложено послание, заметил?
— Три семнадцать утра, — кивнул Майрон.
— Поздновато, однако. Или, наоборот, рановато.
— Вот и я подумал, — сказал Майрон. — Может, в социальных сетях таким образом пьянчужки переписываются?
— Или с бывшими, кому есть что сказать, — предположил Уин.
— А что, есть кандидат?
— Если припомнить бурную молодость Сьюзи, даже не один, а несколько, и это еще мягко сказано.
— Но среди них, по ее соображениям, нет человека, способного на такое.
Уин по-прежнему вглядывался в экран.
— Ладно, с чего начинаем?
— Что-что?
— С чего начинаем, спрашиваю.
Майрон принялся мерить шагами свой обновленный кабинет. Исчезли афиши бродвейских спектаклей и всяческие штучки в память о Бэтмене. Их вынесли перед покраской, и нельзя сказать, чтобы Майрону их так уж не хватало. Исчезли и его старые трофеи и награды, оставшиеся с тех пор, как он занимался спортом, — чемпионские перстни Национальной студенческой спортивной ассоциации, грамоты за победы в соревнованиях на первенство страны, приз лучшего спортсмена-студента года — все, за одним исключением. Прямо перед игрой за «Бостон селтик», первым выступлением в профессиональной лиге, когда мечта Майрона наконец-то должна была сбыться, он серьезно повредил колено. «Спортс иллюстрейтед» напечатал на обложке его фотографию с надписью: «Это конец?» И хотя ответа на вопрос журнал не дал, все действительно свелось к большому жирному «ДА!». Майрон и сам не сказал бы, зачем сохранил эту обложку, да еще и в рамке. Спроси кто-нибудь его, он ответил бы, что это предупреждение любой переступающей порог его кабинета «суперзвезде»: все может очень быстро закончиться. Но в глубине души Майрон подозревал, что дело не только в этом.
— Обычно ты не так действуешь, — сказал он Уину.
— Да, а как?
— Обычно на этой стадии ты говоришь мне, что я не соглядатай, а агент, а ты не видишь смысла браться за дело, потому что оно не принесет фирме никакой прибыли.
Уин промолчал.
— Потом ты начинаешь бурчать, что у меня комплекс героя, которому, чтобы ощутить себя полноценной личностью, надо непременно кого-то спасать. И наконец — во всяком случае, так было в последний раз — ты заявляешь, что от моего вмешательства больше вреда, чем пользы, и что в результате я не столько кому-то помогаю, сколько наношу вред или даже убиваю.
— Ну и что из всего этого следует? — зевнул Уин.
— По-моему, это ясно. Но если нет, изволь: с чего это ты вдруг так охотно, я бы даже сказал — с энтузиазмом, решил взяться за эту конкретную спасательную операцию, хотя раньше…
— Раньше, — не дал договорить Майрону Уин, — я всегда приходил на выручку. Разве не так?
— Чаще всего да.
Уин оторвался от компьютера и побарабанил пальцем по подбородку.
— С чего это, спрашиваешь? — Он замолчал, подумал, кивнул. — Мы привыкли верить в то, что хорошее пребудет с нами вечно. Это у нас в крови. Например, «Битлз». О да, конечно, они останутся в воздухе, которым дышат люди. И сериал «Клан Сопрано» тоже никуда не исчезнет. И цикл романов Филипа Рота о Цукермане.[4] И концерты Брюса Спрингстина. Хорошее — редкость. И его следует лелеять именно потому, что оно — редкость.
Уин встал, направился к двери и у выхода обернулся.
— Заниматься с тобой такими делами, — добавил он, — это из того же рода: нечто действительно стоящее.
Найти Лекса Райдера труда не составило.
В одиннадцать вечера того же дня Майрону позвонила его деловая партнерша по «Эм-Би пред» Эсперанса Диас.
— Лекс только что воспользовался своей кредиткой в «Даунинг, три».
Майрон, как нередко бывало, находился в это время у Уина, занимавшего квартиру в легендарном здании «Дакота» на углу Семьдесят второй улицы с видом на Центральный парк. У Уина была комната для гостей, а может, даже целых три. «Дакоту» построили в 1884 году, и вид здания вполне соответствовал этой дате. Напоминающее крепость сооружение было красивым, мрачным и навевало своим видом чувство светлой печали. Множество затейливых фронтонов, террас, флеронов, балюстрад, башенок, коньков, чугунных лесенок, арок, изогнутых перил, бойниц делали его удивительно цельным, лишенным каких бы то ни было швов-шрамов. Здание не подавляло, а скорее завораживало архитектурным совершенством.