— Помиловат, Государ! Помиловат! — вопит он с диким акцентом.
Я хватаю его за руку и заставляю взять эту злосчастную рюмку, причём сам её не отпускаю, чтоб не разлил и не разбил.
— Пей, горемычный, то, чем меня потчивать собирался, — спокойно говорит Пётр.
Я толкаю немца в плечи. Он понимает, что конкретно влип, и что, даже если не выпьет, всё равно его ждёт суд и казнь. Кое-как, дрожа и расплёскивая жидкость, вливает её себе в рот.
Несколько минут все ждут, сосредоточив внимание на несчастном. Немец не умирает и не корчится в предсмертных судорогах, но постепенно взгляд его становится «стеклянным», а всё его тело ссутуливается, как от тяжёлой ноши.
— Запереть в трюме, — доносится голос капитана и двое крепких матросов подхватывают немца под руки, а потом в сопровождении свиты Петра уводят из кают-компании.
— Благодарю, Алексей, — провожая их взглядом, говорит мне Пётр. — Это был яд?
Я склоняюсь в почтительном поклоне:
— От этого зелья сильная хворь одолевает, — отвечаю я. — Не смертельно, но страдания телу приносит.
Пётр указывает мне на стул рядом с собой и мы садимся. Все тихо переговариваются, опасаясь продолжать пьянку.
— Сосуд с отравой унесли. А эту водку пить можно, — успокаиваю я народ.
Всё же они не торопятся возобновить веселье, косятся на напитки, но не трогают их. Тогда я демонстративно наливаю себе чарку:
— За великий и непобедимый военный флот Российский!
Бодро и торжественно выпиваю, морщусь, закусываю хрустящим солёным огурцом.
— Да будет так! — поддерживает меня Пётр и опрокидывает в себя водку.
— Ура-а-а! — орут собравшиеся за столом и пир продолжается.
Через два часа возобновившегося шумного застолья, вижу, как Волкова недовольно косится на меня. Ну накидался я! С кем не бывает?
Икнув пару раз, извиняюсь перед высоким собранием и неловко пытаюсь выбраться из-за стола. Пётр, так же пошатываясь, встаёт:
— Пошли до ветру.
Я киваю и икаю, мол «согласен, пора уже».
Волкова сердито супится и шипит что-то, когда мы не ровно курсируем мимо неё.
«Отстань, женщина!» — мысленно отмахиваюсь я от неё.
«Морда пьяная!» — тут же слышу её мысленный ответ.
Я вздыхаю горестно, мол «любая другая бы ласкала и лелеяла меня, любимого, но не Волкова, нет, не она, зараза»… Икаю и цепляюсь за плечо Петра, он цепляется за меня, и вот так, в обнимку, мы выкатываемся на палубу.
Слив накопившееся, стоим пошатываясь у борта ещё несколько минут, а потом я говорю:
— Опасности больше нет, ик… Так что мы с Алёной, ик… Михалной отчалим ночью, ик… не обессудь…
— Я тебя не отпущу… — заплетающимся языком протестует царь.
— Я её сейчас в охапку и к алтарю, ик… ты ж сам говорил… — спорю я с ним. — Если сейчас я её не схвачу — она опять по Европам поскачет, ик… Зараза!
Пётр щёлкает языком и согласно кивает:
— Эта… угу… эта поскачет…
— Ну, бывай, Пётр, ик… Алексеевич, — прощаюсь я с царственной особой. — Семь футов тебе под килем!
Он вдруг крепко обнимает меня и сердечно обещает:
— Помнить буду, Алексей… Храни тебя Господь!
Возвращаемся к столу и на этот раз сажусь рядом с Волковой. Спиртное уже не пью, чувствую — достаточно. Просто жую что-то, раздумывая о дальнейших действиях. Ну то, что я Алёну не отпущу одну — это даже не обсуждается. Пойдём с ней обратно в наше будущее с помощью её книги.
Она злится на меня и брезгливо кривит носик, отворачиваясь. Вот, мля, ну чё такое-то? Мужику уже и выпить нельзя?! Зануда ты, Волкова!
Пытаюсь её приобнять, она одёргивает мою руку и шипит:
— Зайцев, отвали…
Я недовольно ухмыляюсь и качаю головой, мол «да ладно тебе стесняться», но попыток продолжить обнимашки не возобновляю. Когда изрядно подпитый народ начинает расходиться, мы с Алёной поднимаемся на верхнюю палубу. Свежий прохладный ветер немного трезвит, но я всё ещё под градусом, поэтому тормоза работают с перебоями. В порыве необузданного желания, прижимаю Волкову к стене, пытаясь при этом забраться в её глубокое декольте, чуть прикрытое модным по тем временам жакетиком.
— Ауч! — уколов руку о совершенно неожиданное игольчатое препятствие, айкаю я и ошарашенно пялюсь в травмировавшую меня часть её тела.
— Вот так тебе, Зайцев. Не будешь лезть куда ни попадя, — злорадствует моя неприступная красавица.
— Про «пояс верности» слыхал, а вот про «бюстгалтер-недотрогу» — ни разу. Что там у тебя?
— Васечка, мой любимый, — нагло отвечает она.
— Какой, нахрен, Васечка? — злюсь я и тут до меня доходит: ёжик, мой техно-подарок. — Как? Как ты сюда его приволокла? Он ведь должен был… Постой, с моей частицей потока ты можешь переносить вещи в прошлое? Хм… Интересно.
— Зайцев, я возвращаюсь в поезд. А ты как хочешь… — сообщает Алёна, пытаясь открыть свою магическую книгу и оттолкнуть меня.
— Я с тобой, — строго говорю ей, пошатываясь.
— Мне там и без тебя двух насильников хватает, маньяк недоделанный, — злится она, нервно перелистывая страницы.
— Я здоровый мужик, и это нормально, что я тебя хочу! — заверяю я, снова притягивая её к себе.
С моей точки зрения это, мля, очень веский аргумент в оправдание моего неэтикетошного поведения.
— Больной ты, Зайцев. На всю голову больной! — барахтаясь в моих объятиях, обвиняет она.
А я же уже без тормозов почти, поэтому, отбросив все сомнения, припадаю к её губам и начинаю тискать все доступные мне части её тела.
В это время Волкова таки перелистывает нужную страницу и… минута… другая… «А-а-а» — голос Алёны и… шмяк! Я со всей дури припечатываюсь башкой о край столика в купе поезда. Волкова с размаху падает на меня.
Глава 22
Алексей (продолжение)
И в этот миг я рад, что на мне пышный кучерявый парик, иначе бы расшиб голову до крови… Что? На мне парик?! Так я не голый, как в прошлый раз? Ну здорово! Тогда почему прошлый раз был голый?
Кажется, Волкова задаётся таким же вопросом, удивлённо глядя на меня. Её одежда поменялась и сейчас на ней розовый спортивный костюмчик и тапочки. А я так и остался в модном прикиде 17-го века.
— Разочарована? — ехидно спрашиваю я, потирая ушибленный затылок, когда пытаюсь усесться на купешную полку. Шпага, подаренная Петром, мешает, я расчехляю перевязь, вытаскиваю из-за пояса старинный пистоль и бросаю всё своё вооружение на столик. — Могу раздеться, чтоб ты полюбовалась, только попроси.
Щурюсь в наглой улыбке, надеясь, что она ответит «Да». Но «Да» она не отвечает и, насупившись, садится на купешную полку напротив.
— Ты бы лучше план каких-то действий придумал, когда мы доберёмся до места.
— Сейчас меня волнует вопрос: почему в тот раз я переместился раздетый до нитки, а сейчас на мне всё моё обмундирование? — говорю я, задумавшись.
— Ты тогда трезвым был, а сейчас пьяный, — предполагает она причину различия ситуаций.
— Ну, как вариант… хотя… — я вдруг понимаю, что в этот раз я целовал Волкову и наши потоки слились, образовав бриллиантовую пыль, которая, видимо, влилась в книгу и та, получив дополнительную силу, смогла сохранить мою одежду, а так же все аксессуары при переносе.
Вытаскиваю из-под камзола свой комп-планшет.
— В первую очередь, свяжусь с Командором, — сообщаю я Алёне и припадаю к экрану, набирая текст сообщения.
Она привстаёт и нагло читает то, что я пишу.
— Тебе хорошо видно, любознательная моя? — с усмешкой спрашиваю я, в надежде, что она перестанет подглядывать.
Но нет. Это же Волкова, а ей чувство такта не свойственно.
— Мы работаем вместе и я должна знать, что ты там пишешь про меня. Хочу убедиться, что ты не записал меня в преступницы, — ничуть не смутившись, отвечает она.
— Ладно уж, смотри, — вздыхаю я и кладу планшет на стол, чтобы она могла видеть текст.