— Домой идёшь? — спросил Лисипп.
— Да, купил вон полбы, — Мелентий приподнял амфору, которую тащил одной рукой, — только ею и питаюсь, не до разносолов стало…
— Позволь мне помочь тебе, друг, — предложил Лисипп, — я, знаешь ли, сейчас в достатке.
Мелентий внимательно посмотрел на приятеля.
— Спасибо, да только боюсь, брюхо моё огрубело, привыкло к одной варёной полбе и не снесёт изысканных яств. Да и проще надо быть.
— Ты стал последователем Диогена?
Мелентий усмехнулся.
— Не до такой степени. Собака Диоген выбросил миску, когда увидел мальчишку, что ел чечевичную похлёбку из куска выеденного хлеба. Мальчишка, дескать, превзошёл его в простоте жизни. А я с миской не распрощался и не собираюсь. И в пифосе жить что-то не тянет. Хотя, если подумать, возможно, аплокион, "истинный пёс", действительно познал наилучшую жизнь.
— Давай хоть помогу донести твою полбу, — предложил Лисипп.
Он отобрал у одноногого амфору, не слушая возражений.
— Но ты с Диогеном, похоже, согласен, что счастье в простоте?
— Вот ты, Лисипп, нацепил дорогой гиматий, а стал от этого счастливее?
— Благодаря новому гиматию вряд ли, — усмехнулся скульптор, — я счастлив от другого.
— Радует всеобщее восхищение?
— И это тоже, что лукавить.
— Боги не любят гордецов. Чем выше взлетишь, тем больнее падать.
Лисипп покосился на него, но ничего не сказал.
Они свернули на Панафинейскую улицу и шли вдоль длинной стои[70] напротив храма Урании. Здесь почти постоянно толклись молодые люди. На стене стои писали предложения гетерам о свиданиях, а те, в случае благосклонности подписывали время и место. Рядом стоял столик трапедзита, который рад был ссудить денег не слишком состоятельному охотнику до плотских радостей. Чуть поодаль располагался диктерион с весёлыми дамами подешевле гетер.
— Вот ты говоришь, дескать Фрина добродетельна, — сказал Мелентий, — а эти тоже?
Он ткнул пальцем в сторону толпы страждущих.
Лисипп пожал плечами.
— И даже не сказать, кто отвратнее, — проворчал Мелентий, кивнув на трапедзита. — Срамные времена настали. Как есть срамные. Одни тебя норовят раздеть до нитки, причём во всех смыслах. Другие дерьмо под видом мёда льют в уши, выставляют себя спасителями Отечества. Вон, воинский набор объявили. Воевать будем. За какой-то кусок говна на севере, который почему-то очень нужен Демосфену. Дураки и рады глотки драть. Война, война! На Пниксе-то уже всех победили и не по разу. Вот поверь, как дойдёт до того, что надо не соседу, а тебе самому месяц-другой задницу пообтереть о скамью, а то и копьё в печень поймать, сразу половина экклесии — кривые, убогие и ссутся.
— Я не гражданин Афин, — сказал Лисипп, — но, если хочешь знать, поддерживаю Фокиона. С Филиппом надо дружить, а не воевать. Мне иногда кажется. что он о благоденствии Эллады печётся больше, чем сами эллины.
Мелентий невесело усмехнулся.
— Вот-вот. Все о процветании Эллады пекутся. И чужеземный царь-полуварвар, и доморощенные благодетели. Только о народе и думают на симпосионах с этими твоими стыдливыми и добродетельными трималтидами[71].
— Ты прямо как спартанец заговорил. Вот бы, как там, да? Чтобы мужи суровы, честны и благородны, а жёны добродетельны?
Мелентий фыркнул.
— Ты сам-то понял, что сказал? Эти высокомерные злобные выродки, которые только и могут, что гадить всем по мелочи за персидское золото — благородные и честные мужи?
— Нет, конечно, — усмехнулся Лисипп, — но они в это всё ещё верят. Или делают вид, что верят.
Некоторое время шли в молчании. Нарушил его скульптор.
— А знаешь, я тут недавно слышал одну прелюбопытную речь. Какой-то этолиец и с ним рыжебородый варвар у Мелитских ворот несколько дней уже рассказывают про какого-то нового бога на Крите. Хороший, мол бог, справедливый. И прост на удивление. Ни тебе храмов, ни жрецов. Даже жертв не требует. Всего-то и надо ему — пять молитв в день, пост раз в год, в священный месяц, да милостыня обездоленным и страждущим.
— Милостыня страждущим? — удивился Мелентий.
— Ага. Ну и главное, говорят они, будто этот бог единственный, а других никаких и нет. И чтобы их веру принять, надо это сказать при свидетелях. Отказаться от других богов.
— И что?
— И всё. Помогать этот бог тебе будет. Мол, ты на праведный путь встал.
— Прям помогать? — скептически хмыкнул Мелентий.
— Ну да. Бог это каких-то варваров. Пришли неведомо откуда в силах малых и сходу Фаласарну взяли. Побили несть числа тамошних пиратов, а вчера я слышал, уже и Полириния перед ними врата распахнула. Рассказывают, будто в руках у них молнии, а сами в железе с головы до ног.