Артабаз, как его называли эллины, был сатрапом Геллеспонтской Фригии до Арсита. Уже немолодой, он с девятью своими сыновьями считался одним из главных столпов трона великого хшаятийи. В Менторе и Мемноне, талантливых полководцах, Артабаз увидел крайне полезных для себя людей и выдал за старшего из них свою дочь, Барсину.
В годы Великого восстания сатрапов Артабаз сражался на стороне царя царей против бунтовщиков и после чрезвычайно возвысился, но пример битых сатрапов его ничему хорошему не научил. Девять лет назад он счёл себя столь могущественным, что сам осмелился на восстание против Артахшассы Вауки, заручившись помощью Афин.
Его главным флотоводцем стал вездесущий возмутитель спокойствия Харес. Поначалу он действовал против царского флота столь успешно, что Артабаз даже передал ему в награду Лампсак.
Однако дела вскоре пошли скверно. Афины увязли в Священной войне и бросили мятежного сатрапа. Он был разбит и вместе с Мемноном бежал ко двору Филиппа. Ментор избежал наказания, но на некоторое время угодил в опалу, а Харес и вовсе вышел сухими из воды.
Несколько лет спустя Ментор восстановил доверие Артаксеркса а потом и вовсе невероятно отличился, завоевав для царя царей некогда отпавший от персов Египет. В награду Артаксеркс простил его брата и Артабаза заодно, а Ментора наградил, подарив Лампсак теперь уже ему. Через два года старший из братьев умер и всё его наследство, включая жену, досталось младшему. Артавазда почти полностью восстановил своё влияние при дворе, но сатрапию ему всё же больше не отдали.
Хшатрапава Аршита, новый владетель Геллеспонтской Фригии, несмотря на царские милости не спешил одаривать родосца своей благосклонностью. Он взял на службу Хареса и посулил ему, что тот, ежели себя проявит, снова получит город, славный статерами из электрона с отчеканенным на них крылатым конём.
Все эти обстоятельства привели к тому, что Мемнон в нынешнем деле собирался постоять в стороне, однако появление в проливе галер Каэтани изрядно его обеспокоило.
Странные корабли встали на якорь у Козьих ручьёв. Их не так уж и много, едва ли такими силами рискнут напасть на город, но всё же Мемнон поднял гарнизон и приказал всем быть начеку.
Он ожидал, что утром они уйдут, но этого не случилось. До полудня родосец нервно расхаживал по верхней террасе дворца и напрягал зрение, высматривая, не поднимут ли они паруса. Небо ясное, западный берег просматривался хорошо.
Ветер благоприятен для похода на север. Аполлодор, который, едва рассвело, поспешил к Фокиону, верно, летел сейчас, как на крыльях. А эти с места не сдвинулись.
Наконец, любопытство одолело Мемнона, он снова взошёл на триеру и направился через пролив. Каэтани самолично вышел встречать его на "Падроне" вместе с Демаратом и Амфотером.
Мемнон хорошо знал обоих, и чрезвычайно удивился, увидев их в компании странных пришельцев.
Переговоры вышли недолгими. Вождь варваров всё время улыбался, на все вопросы отвечал уклончиво, и македоняне от него в том не отставали. Сама любезность. Предложили выпить, отобедать. Ничего толком не рассказали. Нет, городу они не угрожают. До Лампсака им нет дела. Чего тут стоят? Ждут афинский флот. Не искать же его по всей Пропонтиде. Зачем ждут? Ну как зачем, воевать. Войну Афины Филиппу объявили, неужто почтенный Мемнон не слышал? Кто все эти люди? Союзники. Откуда? Это не важно. Сколько у Фокиона кораблей знают. Да, в здравом уме.
Поговорили, в общем.
— Ну что там? — пристал к Мемнону Ликомед по возвращении.
— Там Демарат-коринфянин и Амфотер. А с ними какие-то варвары.
— Демарат? — удивился Ликомед. — Я видел его два месяца назад на Тенаре. Он появился там перед моим отъездом.
— Ты удивлён, что он здесь с македонянами? — спросил Мемнон, — я — нет. Всем известно, что Демарат — друг Филиппа.
Он вкратце пересказал соотечественнику то, что удалось узнать.
— Они собрались драться с Фокионом? — удивился Ликомед. — Тронулись умом?
— Да, я задал им тот же вопрос, — хмыкнул Мемнон.
— И… что? Что ты намерен делать?
— Ничего, — пожал плечами Мемнон, — это война не наша. И, сдаётся мне, друг мой, нас ждёт любопытное и, весьма вероятно, поучительное зрелище.
Ещё шесть дней спустя
— Они выходят, — негромко проговорил Фокион.
— Я ничего не вижу, — ответил Кефисофонт.
Он приложил ладонь к глазам козырьком, хотя солнце не мешало, вставало за спиной. Прищурился и различил движение. До противоположного берега двадцать пять стадий, и если паруса на таком расстоянии в ясный день хорошо различимы, то низкие силуэты триер без мачт уже не очень.