Все богемцы собрались на рамбате. У Яна Жатецкого и Адама из Троцнова из доспехов только стальные горжеты, а у Ктибора и того нет. Зато все трое в вычурных пёстрых и пышных куртках и штанах с многочисленными разрезами, в которых виднелись подкладки кричащих цветов. На головах шляпы с перьями. Как на парад вырядились. Эти одежды поражали коринфянина едва ли не больше, чем оружие варваров. Сам он облачился в недешёвый "мускульный" панцирь и шлем с высоким гребнем, выкрашенным в чёрный и белый цвета.
От своих новых товарищей не отставали и московиты. На захваченном после дела у Курциолари "турке" Фёдор подобрал шлем-мисюрку и небольшой круглый щит, а Ветлужанин справил себе кольчугу. Оба вооружились турецкими саблями.
Сын боярский наблюдал за приближающимися кораблями с каменным лицом, а Фёдора била лёгкая дрожь. Хоть и не первый раз в такой драке, но всё же нельзя сказать, что это занятие стало ему привычным.
Возле майстры двое матросов раздували угли в жаровне.
— Фитили разжечь! — раздался голос капитана Джорджио Греко.
Аркебузиры и мушкетёры потянулись к жаровне. Выстроились в очередь. Впрочем, не слишком большую. Галеры маркиза де Санта-Круз и покойного ди Кардона при Курциолари составляли арьергард, по сути, резерв. Стрелков дон Хуан сосредоточил в баталиях, а резерв по большей части удовольствовался лишь испанскими родельерос, вооружёнными мечами и круглыми щитами, а также арбалетчиками. Но всё же по десятку аркебузиров на галеру имелось.
Демарат оглянулся на столпившихся за спиной воинов и подумал, что, очевидно, зря опасался мощи афинян. На триере всего двадцать или тридцать эпибатов, а тут бойцов гораздо больше. И не просто больше.
Начищенные кирасы и шлемы блестели на солнце. Коринфянин впервые с момента знакомства с пришельцами видел столько людей в доспехах из халибского железа одновременно и это поистине впечатляло.
Каэтани шёл по куршее на нос "Падроны". Он облачился в свой трёхчетвертной доспех. Ходячая статуя, не иначе. Разве что поднятое до поры забрало фамильного, несколько старомодного армэ не давало вообразить его неким неживым творением Гефеста, посланным богами на помощь смертным.
— Если не ошибаюсь, здесь примерно двадцать пять стадий, — сказал Демарат герцогу, — при обычной скорости триеры они нас достигнут где-то за четыре хои[75]. Или за пять.
Каэтани это ни о чём не говорило, но из вежливости он кивнул.
Корабли противника неумолимо приближались. Смотреть на них было больно — слепило восходящее солнце. Каэтани подумал, что совершил ошибку. Стоило дождаться хотя бы полудня. Виной всему охватившее его возбуждение. Он уже много дней ожидал вот этого момента и чем ближе он становился, тем сильнее возрастало нетерпение.
По венецианскому морскому уставу следовало не наступать на врага, а выйдя на сближение, начать грести назад, всё время удерживая его на расстоянии прицельного огня. Исполнить такое в бою очень непросто, требуется отличная выучка. При Курциолари испанцы рассчитывали более на свою морскую пехоту, нежели на пушки, потому венецианскую тактику не применили. Сейчас Онорато тоже не стал ей следовать, но по другой причине — он уже убедился, что эллинские триеры более быстроходные. На дистанции огня их не удержать, догонят.
— Хорошо идут, — любовался Демарат афинянами, — сразу видно — не какое-нибудь пиратское отребье.
Флейты высвистывали неспешный ритм в чреве священного "Парала", на котором находился Фокион. Этот корабль был очень стар, но тщательно сохранялся благодаря своему статусу теориды[76]. "Парал" участвовал в той несчастливой битве при Эгоспотамах и вот теперь он снова здесь. Давно пора смыть позор. Пусть и не спартанской кровью, но македонская тоже сгодится.
"Р-раз!"
Сто восемьдесят вёсел поднимаются вперёд и вверх, как копья фаланги. Ни одно не идёт криво, выученные гребцы легко поспорят с лучшими геометрами в изображении параллельных линий.
"Два!"
Вёсла опускаются.
"Ха-ай!"
Новый толчок. По обоим бортам в воде возникают цепочки стремительных вертунов, сопровождающих бросок корабля. А флейта, задающая ритм, не унимается и свистит всё быстрее:
"Р-раз!" — подхватывают пентеконтархи.
75
В афинском судопроизводстве на речь отводилось определённое время, которое измерялось с помощью клепсидры, водяных часов, "амфорами" (53 минуты) или "хоями" (4.5 минуты).
76
Теорида — священная триера, которая в конце V и значительную часть IV века использовалась афинянами для представительских целей — доставляла посольства к союзникам во время праздников. Во время войны служила флагманским кораблём. Известно три теориды — "Парал", "Саламиния" и "Делия".