Высота – шестьсот метров; бензин кончается, а я даже не знаю, вышли ли мы на свою территорию или нет. Внизу лесочки да перелески, лишь кое-где виднеется поляна. Что делать, как быть? В том, что придется садиться вынужденно, сомнений уже нет. И вот в уши врезается необыкновенная тишина. Тишина, которой я предпочел бы самый ураганный зенитный обстрел над линией фронта… но с работающим мотором! Самолет теряет высоту так быстро, что я едва-едва успел развернуться над первой попавшейся полянкой. Скользнул вниз… Спасибо лыжам – самолет цел и невредим.
А если бы на колесах – эта полянка стала бы моим последним пристанищем.
Все. Приехали! Тишина вокруг, тишина… А среди этого «белого безмолвия» грустно стоит мой «ишачок», целехонький, с полным боекомплектом на борту… и неспособный сдвинуться с места. Ужас! Отстегнул я лямки парашюта, вылез из кабины. Ах, если бы знать, где очутился! Если на территории, занятой врагом, – поджег бы самолет и напрямик к своим. Ну а если линия фронта уже далеко позади? Могу ли я собственными руками уничтожить боевую машину, которая способна сделать еще очень многое?
Будь что будет – надо держаться до конца. Если увижу, что выхода нет, и самолет сожгу, и последнюю пулю из «ТТ» себе в лоб пущу. В плен – ни в коем случае нельзя: все равно убьют, да еще и поиздеваются вдоволь. Не побасенки, нет – наслушались от очевидцев, насмотрелись на фотографии замученных. Настороженно поглядываю во все стороны. Проходит минута за минутой – все так же тихо и безлюдно кругом. И вдруг екнуло сердце: «Фрицы!» Трое. Бегут сюда. Лихорадочно проверяю: не забыл ли опустить предохранитель пистолета, ощупываю запасные обоймы. Бормочу сквозь зубы: «Ну, погодите же… погодите!» Присмотрелся внимательнее… и хоть очень серьезной была ситуация – чуть не расхохотался: да какие там фрицы! Трое мальчишек-подростков с палками, которые издали показались мне винтовками. Я спрятался за ближайший стог сена.
Подбежали к самолету. Побаиваются подойти вплотную. Переговариваются.
– Я же говорил, что свой! – уверенно сказал один из них, самый маленький.
– А откуда ты знаешь? – скептически ответил другой.
– А звезды что – не видишь?
– Звезды, звезды! Слыхал: немцы нарочно с нашими звездами летают, чтобы не сбивали.
– А этот – точно наш! Вот давай поспорим!
– Если наш, то где же летчик? – спрашивает третий.
– Может, раненый в кабине лежит?
– Дурень ты: следы – видишь? Немец это, ей-богу, немец! К стожку побежал!
Понял: струхнули ребята. Жмутся друг к дружке, отходят назад. А если убегут, то я вообще потеряю последнюю возможность узнать, где нахожусь. Быстро запрятав пистолет, вылезаю из своего убежища. Произношу самым веселым тоном:
– Что, вояки, сдрейфили? Свой я, парни, советский летчик. Бензин у меня закончился, вот и пришлось сделать вынужденную посадку. Идите сюда, побеседуем.
Лишь посматривают на меня исподлобья – и ни слова в ответ. Я к ним, а они пятятся, вот-вот бросятся наутек. Шарю по карманам – что бы такое показать им, дабы убедились, что я свой? Советские деньги? Глупо: деньги могут быть у кого угодно… Наконец, нащупал кисет с табаком. Швырнул им:
– Читайте!
А на кисете вышито: «Дорогому защитнику Родины от женщин Москвы». И что вы думаете, помогло. Подошли ко мне малыши, разговорились. Уже через несколько минут мы стали лучшими друзьями. Оказывается, немцы ушли отсюда три дня назад. Теперь линия фронта километрах в десяти. Сопровождаемый преисполненными важностью малышами, отправился в их деревню. Собственно, в бывшую деревню, ибо все сожжено, лишь печные трубы торчат. Снежок уже припорошил пепелище, но все еще тошнотворно пахнет гарью. Нигде ни души. Встретилось лишь одно живое существо: на прокопченной пожаром полуразрушенной печи лежала, свернувшись клубочком, худая черная кошка. Взглянула на меня сумасшедшими зелеными глазами, безнадежно мяукнула и вновь опустила голову. Но где же люди?
А, понятно: ребята ведут меня к разрушенной церкви. Спускаемся в подвал. Навстречу нам – дым, как из паровозной топки. Да, картинка не из веселых: горит посредине подвала костер, а вокруг него сгрудились женщины с детьми да старики.
Встретили меня радостно, забеспокоились: а где же достать бензин? Забросали вопросами: в самом ли деле мы прогнали немца навсегда, а если да, то окончится ли война к лету? Честно скажу: тяжело было у меня на душе в эти минуты. Что толку говорить о нашей непременной победе, если сегодня я, советский летчик-истребитель, мог только презирать себя?
Никогда не забудется: мои радушные хозяева угостили меня печеной картошкой, даже крупицу соли где-то разыскали, сами вызвались доставить меня в райцентр, невесть где раздобыли лошадь и сани, откомандировали со мной возницу. И вот представьте себе: въезжает в городок Крапивну на розвальнях летчик в полной боевой форме, а вслед за санями бегут ребятишки.
– Дядя, ты летчик?
– Дядя, а где твой самолет?
– Тебя сбили, да?
– А ты немца сбил?
И еще много-много бесхитростных детских, но до какой же степени язвительных для меня вопросов! Что им ответишь? Что еще даже не встречал немца в воздухе? Что заблудился и совершил вынужденную посадку неведомо где? Приходилось молчать да размышлять о прошлом и будущем.
Городишко Крапивна невелик. Пожалуй, он и в свои лучшие времена не отличался богатством архитектурных форм, а сейчас, после сокрушительных боев, его не узнали бы даже старожилы: лучшие дома – разрушены, улицы загромождены разбитыми машинами и трупами лошадей. Связи с Тулой не имеется: говорят, что, возможно, наладят только к завтрашнему утру. Есть власть. Но у власти-то никаких возможностей пока что нет.
Бесцельно слоняюсь по улицам, голодный и злой. И вдруг встречаю еще одного неудачника в летной форме. Ба, да это же мой новый ведущий, Николай Сидоров! Оказывается, далеко от меня он не улетел, приземлился без капли бензина в баках. Что ж, вдвоем будет веселее.
Ну не чудо ли: мы искали конницу генерала Белова с воздуха, не нашли и заблудились, а вот здесь, в Крапивне, нежданно-негаданно наткнулись на ее тылы, а точнее – на продовольственный склад. Признаюсь: и погода вмиг улучшилась, и будущее начало представляться в гораздо более светлых тонах, да и вообще жить стало интереснее. Но бензина на складе, к несчастью, не было. Целых две недели мы ожидали, пока привезут горючее, лампы для подогрева моторов и амортизаторы для запуска. И лишь после этого мы с Николаем Сидоровым улетели на свой аэродром.
Позор, позор: из вылетевших 5 января 1942 года на прикрытие конницы генерала Белова восемнадцати экипажей нашего полка ни один самолет домой не вернулся! Из-за потери ориентировки в воздухе все сели вынужденно, к счастью, на нашей территории. Радовало лишь то, что потерпел аварию при посадке только один самолет, и то случайно: на поле оказались занесенные снегом невыкорчеванные пни. А несчастье это выпало на долю нашего ведущего, штурмана полка капитана Запорожца. Да, ему пришлось пережить в те дни немало неприятного: и ведомых потерял, увлекшись розысками конницы, и самолет разбил. Впоследствии он стал одним из самых опытных и предусмотрительных летчиков полка, но что поделаешь – в те первые дни мы были молоды да зелены. Чуть ли не месяц потребовался, чтобы наш полк собрался на своем аэродроме. А затем примчалась инспекция из Москвы, и всем нам выдали так, что у меня до сих пор краснеют уши при воспоминании об этом. Что ж, правильно выдали! Но если бы даже не это, мы и сами судили бы себя самым безжалостным образом. Могу сказать: после этого случая я не помню, чтобы хоть кто-либо из летчиков нашего полка совершил вынужденную посадку из-за потери ориентировки в воздухе. Хороший урок не проходит впустую.
За что командир наказал?
В любом, большом и маленьком, деле свое желание надо сочетать с возможностями и умением. В данном случае у меня было очень большое желание сбить бомбардировщик противника, но мои возможности и умения оказались еще недостаточными, чтобы исполнить желание.