Проснулась я в сумерках, снизу из трактира доносился гул разговоров и звон посуды.
– Ополоснись, Адичка, – предложила тетка Рузя из соседнего кресла, – и блузку на свежую смени.
Я зевнула и поплелась в ванную. Покойная матушка, когда дела в трактире шли хорошо, то есть давно, оборудовала в доме прекрасную водопроводную систему. Пока я стояла под прохладным душем, тетка меня одобрительно разглядывала:
– Пан наш Спящий и женки его хорошим телом тебя, Адичка, одарили.
– Если вы опять про замужество…
– Проснулась? – возникла рядом Гражина. – Хороша.
– Внизу все в порядке? – спросила я, вытираясь полотенцем. – Гося справляется?
– Поздравления принимает, – наябедничала тетка. – Узел уже справа завязала.
Гражина имела в виду завязку фартука. По старинному тарифскому обычаю она обозначает семейное положение женщины. Если узел слева – девица свободна, справа – обручена или замужем, вдовы завязывают фартук сзади, ну а невинные девицы, вроде меня, по центру, на пупке. Я надела пышную юбку, блузку (кажется, кто-то поработал над вырезом, декольте явно с последнего раза углубилось почти на пол ладони), жилетку-корсет, завязала передник. Костлявые пальчики Рузи расправили мой подол. Надевать чулки не хотелось – жарко. Но пришлось, тарифская юбка заканчивается на высоте пинтовой пивной кружки, поэтому открывает взорам женские щиколотки.
Из трактира донесся взрыв смеха.
– Марек, – сказала Гражина, прислушиваясь, – такой балабол.
– Тот парень, что у старой Агнешки остановился? – уточнила я, укладывая вокруг головы косы.
Волос было много, будь моя воля, я бы их давно отстригла, но обе родственницы, когда я высказала свое желание, закатили мне такую истерику с угрозами…
– Тот самый. – Гражина кивнула Рузе, чтоб тетка заколола мой непослушный локон. – Из-за него в трактир сегодня народу набилось… Франчишка расфуфырилась. Монист вокруг шеи накрутила, сидеть ровно не может, набок заваливается.
Тетка Рузя посмотрела в мое декольте:
– Нам-то монисты без надобности?
– Особенно по причине их отсутствия, – улыбнулась я.
Последние драгоценности из маменькиной шкатулки я продала еще в прошлом году, когда с гор сошла снежная лавина и половина города осталась без средств к существованию. А город – без бургомистра, его вместе с домом снесло, насмерть. Потом нам из столицы новое начальство прислали, пана Килера с помощницей, панной Ясной.
– Марек… – сказала тетка Гражина и замолчала.
– Чего?
– А ну-ка, Рузька, распусти ей волосы.
Я попыталась увернуться, но от костлявых ручонок тетки еще никто не уходил, блестящий черный водопад упал на плечи и спину до самой талии. Из зеркала на меня посмотрела лохматая румяная девица с большим ярким ртом, густыми изогнутыми бровями и карими глазами. Внешность у меня не тарифская, спасибо пану Спящему и супругам его – феям.
– То есть, – спросила я недовольно, беря волосяную щетку, – мы сейчас ради балабола-Марека стараемся?
– Хлопец в работники хочет наняться, говорит, туда пойдет, где невесты самые пригожие. Думаешь, почему панна мясникова расфуфырилась?
– И чем же этот работник так ценен? Силен? Мастер своего дела?
– Красавчик? – предположила сентиментальная Рузя.
– Женщины, – пробасила Гражина, – не на пригожесть падки. А нам этот Марек нужен, потому что чаровник.
– Маг? Как дорогая тетенька это поняла?
– Да он сам… – Внизу опять захохотали, и до нас донеслась музыка.
«Пан Рышард гармонику принес», – решила я.
– Что сам? – не выдержала Рузя.
– Сказал пану Богуславу, что-де для девиц Лимбургских опасности не представляет, потому как на горах священных с паннами-феями жил, и поэтому в миру ничего уже накуролесить не может. Мясника, похоже, и успокоил, только поспорю, что теперь каждая девушка мечтает с волшебными паннами сравниться, в чреслах Марека огонь зажечь.
Я хихикнула, а тетка Рузя серьезно закивала:
– Всем известно, что феи абы с кем не играют, значит, парень – чародей. Постарайся, Адичка, улыбнись нежно, сразу за сковородку не хватайся, пусть сначала наймется, договор в магистрате подпишет.
Маг… Я отложила щетку. Это любопытно. Если у него еще и руки из нужного места растут, нам этот Марек подходит.
Я вышла из комнат, задержалась наверху лестницы, осматривая трактирную залу. Гося сновала по ней, нагруженная тарелками и гроздьями пивных кружек. Еще один бочонок прикатить надо, нет, лучше два, и послать Анджея в пекарню, пусть возьмет полтора десятка брецелей, соленых кренделей, поднос с нашими уже опустел.