- Это не важно - мягким шелестом, звучит его голос - главное, чтобы Господь направил тебя на путь истинный... - недоумённый мой взгляд, получает интригующий ответ - ты хочешь попасть обратно...?
Удар ниже пояса и я, как паралитик, часто закивал головой. - Вот это да, сознание, вновь обрело власть над измученным телом....
- Тогда ты должен полностью довериться Богу, отринув свою волю, взять крест и последовать за Ним - говорит он и крестится троеперстием. Звенит в голове звоночек, что-то меня настораживает, но, не поняв причины, отметаю его в сторону - как-то не до этого.
Слёзы непроизвольно, опять потекли из глаз. Я пребываю всё в том же состоянии, которое резко контрастирует даже с изменённым, вновь накатывает всеобъемлющее умиление и мой ответ заключается лишь в следующем - грешен я Владыко... - говорю и выплёскиваю на него, всю свою жизнь, в форме исповеди....
Всё рассказал, без утайки и стыдливого украшательства, даже то, что давно уже позабыл - как сие вспомнилось - не знаю. После того как он вынул, спрятанную под тулупом, епитрахиль, возложил её мне на голову и разрешительной молитвой отпустил все грехи, я почувствовал себя заново рождённым. Медленно поднимаюсь, и как сомнамбула направляюсь к выходу....
Часть вторая.
Глава 1.
Монахи.
- Вставай владыка... давай... осталось совсем чуть-чуть - наклоняюсь к Феофану и из последних сил поднимаю измученного старца. Закидываю его руку на плечи, обхватываю за пояс, и мы продолжаем движение к спасительным скальным нагромождениям. Ноги по колено вязнут в снегу, оставляя после себя предательскую борозду. Преследователям не составит труда, после того как они раскусят обманный манёвр Василия, найти беглецов, то есть нас, по вспаханному ногами, девственно чистому снежному ковру.
Ба-бах... гулкий звук далёкого выстрела доносится до слуха, перекрывая бешеный стук сердца. Феофан свободной рукой крестится и шепчет - упокой Господи душу убиенного инока Василия...
- Да нет... - хриплю я в ответ, осипшим горлом - пугают, наверное...
- Василий это... точно знаю - с придыханием, перечит мне владыка.
Правая рука занята, не очень-то тяжёлой, но вызывающей доверие ношей, за время нашего короткого знакомства, Феофан показал себя как истинный прозорливец, и я крещусь левой - уж лучше так, чем вообще никак.
Василий был славный малый. Впрочем, не такой уж и малый, даже совсем наоборот. Типичный русский богатырь - воин Христов, под два метра, косая сажень в плечах, а вот лицо - открытое, добродушное, с вечно смеющимися глазами. Даже когда он стоял сосредоточенным на молитве, взгляд его оставался задорно - озорным, что поначалу меня несколько смущало. Как известно, глаза - зеркало души и в случае с монахом Василием, этот постулат, абсолютно верен.
- Сколько ему было...? лет двадцать пять, скорей всего и того меньше. - Владыка оступается и я неимоверным усилием, не позволяю нам упасть. Скалы приближаются очень медленно, а мы словно пингвины, настырно пробираемся сквозь снежную пелену к вожделенной цели. Даже у меня, силы на исходе, а что говорить о старике. Погоня длится уже давно, как только зимнее солнышко мазнуло по верхушкам заснеженных сосен, так и началось, сейчас же уже далеко за полдень, практически, ранний вечер. - Быстрей бы закончился, этот чёртов день - мелькает в голове - в темноте есть шанс уйти.
- Не поминай рогатого, не к добру это - сквозь отдышку, слышу голос старика и уже не удивляюсь, что ему известны мои мысли. Удивлялки закончились ещё в Серафимовой землянке, где, как я вышел из комы, мы напрасно прождали старца ещё целую неделю.
Порыв ветра, швырнув в лицо добрую порцию снега, играя, поспешил дальше, а мы рухнули в изнеможении и прислонились спинами друг к другу. Преследователей пока не видно, но это только пока, - вот же прилипчивые душегубы, хотя хрен бы им, они же верхом.
В голову лезет всякий вздор, вспоминается мультик про масленицу, - пока они на своих конях раз - два - три - четыре, мы же раз - два, раз - два,... да и в дамки. - Вымученная улыбка, касается лица, но свежий удар пронизывающего ветра, её тут же уносит. - Надо двигаться, иначе замёрзнем - температура нынче градусов двадцать пять, причём, со знаком минус. Переворачиваюсь на четвереньки и с трудом поднимаю измученного старца.
На горизонте показываются точки преследователей. В скалах, конным не пройти и это наш шанс. Владыка, заметив погоню, подключает последний резерв организма, и мы чуть быстрей ковыляем к своему спасению.
- Кто же это такие... что им от нас надо? - размышляю, переставляя непослушные ноги и волоча старика, - похоже, из нашей компании, только мне сие не известно. Всё как-то времени не было поинтересоваться, всё бегом да бегом. То, что у них в наличии есть ручницы - дульнозарядные пугачи, я понял, когда нас разбудил, доносящийся от замёрзшей реки, истошный крик Матвея - бе-ги-те,... а прозвучавший выстрел, словно гром среди ясного неба, не дал ему закончить начатую фразу. Ну, мы и побежали. Хорошо, что завал в лесу был обширный и конные не прошли. В итоге - выиграли время, но не более. Как мне показалось, сквозь мешающие их рассмотреть, стволы деревьев, преследователей было человек пятнадцать, двадцать.
Щерящиеся в небо скалы, приближались, но очень, - очень медленно. Ветер донёс улюлюканье бандитов, и я осознаю - не успеть....
Опускаю старика на снежную перину, он заваливается на бок и тяжело дышит - не буду ему мешать, пусть отдохнёт. - Скидываю тулуп, достаю из ножен оружие и делаю пару шагов к исчезнувшим, в недалёкой низинке, всадникам.
Над снегом появляются папахи, затем морды коней. Растерянно смотрю на направленные в мою сторону дула мосинских винтовок и замечаю красные околыши на головных уборах. Челюсть падает на землю и, не веря своим глазам, через плечо, спрашиваю у владыки - а который нынче год, отче...?
- Одна тысяча девятьсот восемнадцатый - вместе с мощным толчком в грудь, доносится его голос. И тут же, раскатом близкого выстрела, получаю удар по барабанным перепонкам. Меня бросает в сторону и, не удержавшись на моментально ставших ватными ногах, падаю как подрубленное дерево. Архиерей ловит мою голову на безвольно расслабленной шее и прижимает к груди. Всадники нас окружают, это красноармейцы - точно - никаких сомнений.
- Совсем не больно, только тело меня не слушается - кровавая пелена застилает глаза, в ушах хрип загнанных коней и довольный гогот пролетариев.
Последним усилием, заставляю себя задать вопрос - что же ты мне раньше-то не сказал, старый? И сквозь нарастающий гул, до затухающего сознания доносится его голос - а зачем...?
Негодование, мобилизует остатки сил, я очень зол - как это зачем...? Восемнадцатый год - гражданская война... ведь он знал.... Я ему всё рассказал,... мог бы, и просветить, так сказать, о местном времени... впрочем, я и не спрашивал... - мысли путаются....
Вдруг перед глазами встаёт страшная картина - епископ Феофан, в одном подряснике, полностью покрытый толстым слоем льда, уходит в прорубь. Мучители его достают, кидают навзничь и подкованными сапогами, с остервенением пинают сухое, старческое тело. Сковавшая его корка, крошится, брызгая сверкающими льдинками, мучители вновь кидают владыку в прорубь и снова достают, экзекуция продолжается до тех пор, пока истязатели сами не выбиваются из сил. И вот, под гогот быдла, Феофан навсегда уходит на дно... вижу сквозь толщу воды его спокойный, задумчивый взгляд, он ободряюще кивает и наваждение пропадает....
- Отче, а тебя ведь утопят - вынырнув из небытия, шепчу в ухо склонившемуся надо мной старику.
- На всё Божья Воля... передай поклон отцу Серафиму, скажи, что не застали его и попроси... - шум, нарастая, заглушает окончание фразы, я вновь покидаю этот бренный мир....