— Эээ… Где там Мейерберг? — озадачился я. — И вообще, кто он такой?
— Путешественник один, — почему то смутилась Саша. — Картинки всякие разные рисовал, обычаи описывал.
— А, понятно, — не стал я углублять тему.
Но Саша вдруг уточнила, не для меня, а скорее сама для себя:
— Это ли не торжество крестьянской Руси?
— Скоро на Москве так же будет, — с оптимизмом поддержал я жену. — Перед Мавзолеем охрана не позволит, а вот вокруг Василия Блаженного можно устроить недурной хоровод человек на полтораста.
Как видно, снова чем-то обидел. Молча, без смеха или улыбки, Саша потянула меня прочь, вдоль облупившегося фасада генштаба в сторону Мойки. Недалеко — на мощеном брусчаткой горбике ближайшего мостика мы уперлись в стихийный рыночек.[28] Крики, толкотня, все как положено при социализме, на особинку только прокатывающийся от берега до берега рык закутанного в два до безобразия драных тулупа коробейника:
— Лучины! Лучины каленые, березовые!
Пройти мимо такой лютой экзотики я не смог:
— Продай кучку, сделай милость.
— Владей за сто рублей!
— Светец купи, — с насмешкой посоветовала Саша. — Плошку под воду я тебе, так и быть, в хозяйстве найду.
— Это еще что?
— Рогулька специальная, в нем эту самую лучину жгут.
— Надо же, какая канитель, — удивился я. — Всего-то хотел полезный сувенир из Питера привезти, вместо магнитика на холодильник.
Не думаю, что продавец понял точный смысла сказанного, но колебания он уловил точно:
— Не сумлевайся, барин. Добрый товар, седне уж третий мешок зачинаю.
— На каждом углу в Москве найдешь не хуже, — попробовала отговорить меня Саша.
Но я уже успел протянуть коробейнику мажущую свежей краской сотенную купюру:
— Карельские березы мне как родные.
— Благодарствую! — коробейник старательно отмерил охватом ладоней положенное количество темно-коричневых палочек, ловко обернул их в отодранный от газеты лист, передал мне.
— Правда каленые, — отметила Саша. — Хорошо на углях прожарили, коптить не будут.
— Лучше лучин не было и нет, хоть в самом Кремле ищи до старых лет, — похвалился на прощание продавец.
Однако, какой пушкин пропадает![29]
Дальнейший наш путь не отличался особым разнообразием. Рынки и комиссионки, лавки и магазинчики, чтоб им поскорее провалиться в социалистический ад. Обошел бы десятой дорогой, но увы, Александра настойчива и категорична в своих желаниях. Только посмей спорить, когда советский Ленинград снабжается заметно лучше Москвы. Допустимый максимум — плестись на полшага позади, да поминать всуе близость порта, авантюризм спекулянтов или ловкость трансграничных контрабандистов. Хотя куда более вероятно, что все перечисленное — лишь следствие отчаянного старания большевиков сохранить лояльность горожан, растленных постоянно валящимися с неба ларионовками.
Ближе к вечеру я догадался, почему жена так противилась лучинам — она переживала за свободное место в портфеле. Мы приобрели изящные испанские туфли молочного цвета, в тон к ним крепдешиновое платье-тунику со сборчатой пелеринкой вокруг ворота, золотые сережки с маленькими красными камешками, мягкий как шелк шарф из ангоры,[30] французские духи, полдюжины пар шелковых чулок, и еще гору всяких мелочей. Мне перепала неплохая курточка на модной нынче молнии, пошитая из черной чертовой кожи — сомнительная компенсация убитого дня. Ладно хоть пообедали удачно — в подвернувшемся по дороге ресторанчике нашлись картошка и соленые грузди со сметаной, причем за очень, очень доступные деньги.
В купе курьерского московского завалились язык на плече, перед самым отправлением.
Наконец-то! Мимо окна промелькнули огоньки трех хвостовых керосинок встречного состава, из-за которого мы проторчали добрых полчаса у мелкого полустанка, носящего, если верить дореволюционной схеме, гордое имя станции IV класса «Осеченка». Впереди у стрелки, в ярком луче головного прожектора, дежурный сигналист крутит лебедку, поднимает вверх коромысло семафора. Одновременно по фонарю ползут очки светофильтра, меняя свет с красного на зеленый. Дымный воротник локомотива на глазах чернеет и наливается силой. Скоро двинемся.
На коленях у меня купленная на питерском вокзале «Правда», открыта на передовице с броским заголовком «Наш ответ — НЕТ». Текст написан по-советски — смело, броско, доступно для каждого пролетария: СССР никогда не пойдет на гнилые компромиссы с подлыми буржуями… поэтому не станет платить по своим долгам.
29
На самом деле — ничего удивительного, простая перестановка слов в рекламном слогане В. Маяковского с известного плаката «Резинотреста».
30
Никакого отношения к кроликам; в начале 20-го века под ангорской шерстью подразумевалась ткань, получаемая из шерсти ангорской козы.