Изнутри ратуша оказалась намного больше, чем снаружи. Более всего она напоминала средневековый, много раз перестроенный лабиринт. На каждом шагу мне попадались странные галереи, неожиданные переходы, узкие лестницы. Крики и спорадическая пальба слышались то справа, то слева, то сверху, я сполошно метался туда и сюда — и никак не мог приблизиться к месту действий. Казалось, шесть полицейских и неизвестное количество нацистов бесследно растворились в бермудском треугольнике комнат и коридоров.
Потеря осторожности не осталась безнаказанной — в один далеко не прекрасный момент я буквально уперся в выскочившего из-за поворота толстощекого, хорошо упитанного парня-штурмовика. Воспринимай я винтовку как стреляющее оружие, тут бы погиб в попытке нашарить спуск. Однако рефлексы распорядились оружием как дубиной — я просто пырнул вражину стволом куда-то в район живота. Сильно, со всего размаха, так что не только снес заверещавшего от боли парня с ног, но и выпустил из рук саму винтовку.
Хотел добить, подскочил к скорчившемуся нацику, примериваясь половчее к его толстой шее… ба-бах! — ударил в уши оглушительный звук близкого выстрела.
Опять инстинкты оказались быстрее — я отшатнулся обратно за угол, оставив за ним чьи-то бухающие по полу сапоги. Бежать прочь? До следующего поворота метров двадцать, никак не успеть. Сигануть в окно? Полное безумие — высокий четвертый этаж, открытая, мощеная булыжником торговая площадь… даже если каким-то чудом не сверну шею, скрыться негде. Драться?
Рука оказалась быстрее головы — легла на забытый, но все еще лежащий в кармане талисман — браунинг. Только успел передернуть раму, закидывая в ствол патрон, преследователь выскочил из-за поворота, грамотно, не прямо с угла, как я рассчитывал, а от дальней стены, с уже прижатой к плечу винтовкой. Низенький и худой, с глазами, вытаращенными на половину рябой, перекошенной от страха морды… хорошим бы покойником я стал со своими кулаками. Бах, бах, бах, бах! Короткий ствол пистолетика доказал преимущество перед длинным стволом винтовки — с пяти метров я без труда засадил большую половину магазина в тушку штурмовика, ответный же кусочек свинца всего лишь разбил стекло в соседнем окне.
— Третий фраг, — выдал вердикт и устало сполз по стенке на пол. Прислушался к ругани и жалобным стонам, доносящимся из-за угла. — Или все еще второй.
Обещание довести счет до трех подталкивало дострелить толстощекого… я не смог: его правая рука оказалась перебитой, поспешная повязка на бицепсе насквозь пропиталась кровью — и это несмотря на наложенный выше тугой жгут. Я собрал с пола и вышвырнул в открытое окно все винтовки, добавил скулящему нацику пару пинков в живот, выругался — мягкие туфли не слишком удобная для подобных действий обувь.
Желание убивать выгорело дотла, осталась одна лишь дикая, нечеловеческая усталость. Самое время воспользоваться советом полицейского лейтенанта: отправиться в отель, накатить грамм двести шнапса, да забыться до утра следующего дня.
Благие намерения оборвало тарахтение лихо зарулившего на площадь грузовичка. Под команды офицера из крытого выцветшим брезентом кузова на брусчатку посыпались бойцы в стальных шлемах и сине-зеленых мундирах. Вроде как похожи на рейхсвер, однако грузовичок явно гражданский, кабина черная, флага нет, знаки различия из окна четвертого этажа не рассмотреть. На коричневых штурмовиков СА не похожи, да только велика ли для меня разница? Кто бы там ни приехал — если поймают, в самом лучшем случае, закроют в кутузке «до выяснения».
Подержат недельку за решеткой, на казенных харчах, дальше разбирательство, а то и суд, ведь знаменитый немецкий ордунг никто не отменял. А ну как лейтенант не заступится? Повесят на меня превышение самообороны? Или предумышленное убийство? Хотя без суда может выйти еще хуже — времена лихие, мертвой тушкой больше, меньше… нет, нет, и еще раз нет! Мне еще Сашу выхаживать!
— Последний бой, он трудный самый, — сфальшивил я по-русски.
Хочешь, не хочешь, а придется двигаться наверх, на крышу. Соседние дома пристроены вплотную, обязаны найтись проходы. Тем более, собирались же нацисты как-то улизнуть? Чем я хуже?
Выход на чердак нашелся неподалеку, судя по всему, именно от него двигались встретившиеся мне штурмовики. Не слишком обрадовавшее меня открытие; удесятерив осторожность, я вскарабкался по узкой спирали лестницы к гостеприимно распахнутой двери. За ней открылся засиженный голубями частокол стропил, перекрещивающиеся шпаги тонких световых лучей в полутьме, шлак под ногами… все как тогда, в Питере, и одновременно — совсем как в холле — острый запах пороха, дерьма и крови!