Встречают по одежке; матрона окинула нас подозрительным взглядом, посторонилась, лишь распознав в моей руке символ власти — кожаный портфель. Недобро нахмурилась, с усталым безразличием буркнула:
— Че нужно-то?
— Мне бы хотелось кое-что забрать, — начал я. — Письма отца…
И тут понял — заранее продуманная история не имеет ровно никакого смысла. Призванные скрыть обман слова пусты и никчемны на фоне неимоверной простоты бытия. С действием, напротив, следует поспешить. Секундная заминка, щелчок пряжки, и я протягиваю матроне вытащенную из портфеля сахарную голову — обернутый в бумагу кусок желтой сладкой субстанции в форме крупной, с мужской кулак, винтовочной пули.
— Возьмите.
Дети равнодушны; они явно не знают как выглядит первейшее лакомство эпохи. Зато пыхнувшие надеждой глаза женщины красноречивы — этого хватит. Но Саша торопливо добавляет к первой голове сахара вторую. Барьеры морали и права рассыпаются в труху — за такое сокровище тут можно все. Вспороть обшивку двери? Всего-то? Ничтожный пустяк, только пожалуйста скорее, пока не увидели соседи.
Старая холстина и войлок легко поддаются под специально припасенным коротким — не напугать бы кого — сапожным ножом. Вот показалась филенка… через мгновение я кричу от радости:
— Нашел!
Конверт в руках. На ощупь понятно — паспорт 21-го века там, внутри, без обмана!
— Большое вам спасибо, — благодарит хозяйку вежливая Саша.
Я далек от подобных сантиментов — уже с лестничной площадки тороплю жену:
— Пойдем, пойдем скорее!
— Га-а-а-ли-а! Кто там пришел?! — несется с кухни вслед нам запоздалый вопрос.
Гнаться за нами, понятное дело, никто не собирается. Но ноги несут сами — я пришел в себя только отмахав чуть не бегом пару кварталов:
— Сашка! Сам себе не верю! Мы это сделали!
— Радуешься?
— Спрашиваешь! Боялся, что поездка обойдется намного дороже!
— Ты обещал, — вкрадчиво напомнила Александра.
— Будут, будут тебе туфельки и чулочки! — беззаботно рассмеялся в ответ я. — Все успеем, у нас уйма времени!
И правда, обратно на вокзал возвращаться рано. Скорые поезда между столицами по древней канцелярской традиции ходят в ночь — сон сокращает путь с чертовой дюжины до пары часов, совсем как машина времени. Командировочные же, назло здравому смыслу, насчитываются бухгалтериями сразу за двое суток.[25] Наглядный пример «все как было, только хуже» — постельное белье к матрасам при большевиках не выдают.
Задержка не огорчает. Провести полдня на улицах великого города — не беда, а удача. Тем более, яркие солнечные прострелы между домами старательно намекают на главный признак весны: конские яблоки уже не замерзают. Обрадованные расширением кормовой базы стаи воробьев соревнуются с дворниками — кто быстрее раструсит навоз в грязи мостовой. Редкие безкалошные граждане проклинают липкую едкую слякоть нежданной оттепели, но наши с Сашей подошвы надежно защищены красным треугольником,[26] так что тепло в радость.
На Невском бурлит водоворот жизни, никакого сравнения с унылой Тверской. Поток прохожих суетливо тащит нас мимо витрин лавчонок, вывесок пивнушек, чудовищного, от Рубинштейна до самой Фонтанки, хвоста очереди за лупошарой копченой треской, матерящих друг-друга приказчиков, дребезжащих трамваев, верениц ломовых телег. Кумачовые растяжки бугрятся привычными лозунгами, далекий репродуктор хрипит обрыдшую демьянбедновскую агитку «нас побить, побить хотели». Но я как-то необыкновенно остро, кожей, сердцем, всем организмом чувствую — мир сдвинулся со старого курса, сдвинулся далеко и необратимо. На лицах петербуржцев нет-нет, да мелькает блеск надежды на перемены к лучшему. Их город — все еще имперская столица, он сильный, он богатый, он выздоравливает быстрее Москвы.
Не удержался, вполголоса забормотал популярные среди аборигенов строчки:
— Мы наш, мы новый мир построим…
— Совсем как у Мейерберга![27] — дернула меня за руку Саша. — Ты только посмотри на них! Вон там, слева, видишь у столпа?!
Выйдя из сумрака мыслей, я обернулся в указанную сторону. Вокруг Александровской колонны скоморох-поводырь тащил на цепочке ряженного в бабский сарафан медведя, толпа вокруг весело приплясывала под дудочные подсвисты.
25
Именно из-за удобства начисления командировочных «Красная стрела» с 1931 года и до сих пор отправляется в дорогу в 23.55.
26
Красный треугольник — первая в России резиновая фабрика (с 1860 года). Кроме прочей продукции производила калоши.
27
Имеется в виду альбом рисунков, собранных бароном Мейербергом во время его путешествия по России в 1661–1662 годах. Под названием «Виды и бытовые картины России XVII века» был издан в Санкт-Петербурге в 1903 году.