10 октября Марина Ивановна и Мур спешно проводили Сергея Яковлевича, не доехав с ним до Гавра. Конечно, она знала, что он едет в Москву, но, видно, как и было условленно, полиции она сообщила — муж срочно уехал в Испанию, в Испании шла война… Полиция явилась к ней в Ванв 22 октября, подняв ее в семь утра. Был произведен обыск, забрали все бумаги Сергея Яковлевича. А затем ее пригласили в полицейский участок, в «сюртэ националь».
26 октября она писала Ариадне Берг:
«Если я Вам не написала до сих пор — то потому что не могла. Но я о Вас сквозь все и через все — думала.
Знайте, что в Вашей беде[10] я с Вами рядом.
Сейчас больше писать не могу потому-что совершенно разбита событиями, которые тоже беда, а не вина. Скажу Вам, как сказала на допросе:
— C’est le plus loyal, le plus noble et le plus humain des hommes.
— Mais sa bonne foi a pu être abusée. — La mienne en lui-jamais.[11]
И 2 ноября той же Ариадне Берг:
«Вижу перед собой Ваше строгое, открытое, смелое лицо, и говорю Вам: что бы Вы о моем муже ни слышали и ни читали дурного — не верьте, как не верит этому ни один (хотя бы самый «правый») из его — не только знавших, но — встречавших. Один такой мне недавно сказал: — Если бы С.Я. сейчас вошел ко мне в комнату — я бы не только обрадовался, а без малейшего сомнения сделал бы для него все, что мог. (Это в ответ на анонимную статью в Возрождении).
Обо мне же: Вы же знаете, что я никаких «дел» не делала (это между прочим, знают и в сюртэ, где нас с Муром продержали с утра до вечера) — и не только по полнейшей неспособности, а из глубочайшего отвращения к политике, которую всю — за редчайшими исключениями — считаю грязью…»
Статья в «Возрождении» действительно была мерзкой. Но в том, что никто не поверит — Марина Ивановна ошибалась. Вся пресса гудела сообщениями о раскрытии шпионской организации в центре Парижа на rue de Bussie, где помещался «Союз возвращения на родину» и о причастности этого Союза к похищению генерала Миллера и к убийству под Лозанной [12]. И всюду поминалось имя Эфрона, активного деятеля этого Союза…
Эмиграция отвернулась от Марины Ивановны (итак не очень-то ее любившая)! Ее перестали замечать, с ней не раскланивались, встречаясь на улице, отворачивались, ее не приглашали ни на какие литературные вечера; ну, а о журналах, о печатании ее и речи не могло быть. Но, пожалуй, самым тяжким для нее было — это когда она стояла в церкви на панихиде по кн. Волконскому, которого так любила, и плакала. И никто из знакомых не подошел к ней, все прошли мимо…
Оставались друзья. Друзей всегда бывает немного. Они вспоминали: она сразу так изменилась, постарела, осунулась, могла расплакаться, была такой непохожей на себя, такой растерянной. Потом как-то свыклась, свыкаешься со всем… Но прежней уже не была. Тому, что писали в газетах, не верила, да и газет, должно быть, не читала. Ему верила до конца своих дней. То была беда… Политику ненавидела — «всю за редчайшим исключением — считаю грязью». И в то же время с такой теплотой и уважением относилась к матери Сергея Яковлевича, к Елизавете Петровне Дурново-Эфрон, которая всю жизнь только и занималась политикой, неустанно боролась против царизма, сидела в Петропавловской крепости, в Бутырках… Успев, правда, родить девять детей! А про Савинкова Марина Ивановна писала: «Террорист — коммунист — самоубийца — и православная панихида — как по-русски! Любопытно, кто пришел? Будь я в Праге, я бы пришла. Есть чувства — над всеми: взаимочувствие личностей, тайный уговор единиц против масс, каковы бы эти единицы, каковы бы эти массы ни были. И в каком-то смысле Борис Савинков мне — брат».
Она умела смотреть «поверх барьера»! У нее не было той узости взглядов, которая так свойственна большинству и особенно политикам — смотреть на все только с точки зрения своих собственных убеждений. Для нее была важна, прежде всего, личность — человек.
Она хорошо знала о симпатиях Сергея Яковлевича к Советскому Союзу. Она писала, говорила о том, что он видит там только то, что хочет видеть, а не то, что есть на самом деле. Она пыталась переубедить его и не могла… Он все больше и больше увлекается идеями коммунизма. Что ж, и великий Пикассо становится членом Коммунистической партии! «Призрак коммунизма бродит по Европе…» К нам, в Советский Союз, приезжают: Барбюс, Мальро, Ромен Роллан, Бернард Шоу, Фейхтвангер, и в общем-то одобрительно относятся, с некоторыми «но», к тому эксперименту, который проделывает над нами история. А мы сами?! Кто-то сказал: человек осужден на обман…
11
Он самый честный, самый благородный, самый человечный человек. Его доверие могло быть обмануто, мое — к нему никогда. (
12
В Швейцарии, под Лозанной 4 сентября 1937 года был найден труп советского резидента Игнатия Рейсса (Людвига Порецкого). Он около 20 лет работал в советской разведке в Европе, а одно время и в аппарате в Москве. Сам он был родом из какого-то польского местечка и с юных лет был убежденным коммунистом и боролся за построение социализма. Среди лубянской «элиты» у него были связи и он был осведомлен о том как создаются процессы, которые в то время шли в Москве. И понимал, что и он сам может быть в любое время втянут в один из подобных же процессов. В конце 1936 года он отправляет на разведку в Москву жену, выяснить ситуацию. Потом она напишет в своих воспоминаниях, как все их друзья, кто был связан работой за рубежом — дрожали в ожидании своего часа и она боялась, что ее могут задержать, и чувствовала себя в безопасности только на улице в толпе. Все советовали Рейссу не возвращаться. Что он с женой и сделал. Но Рейсс хотел не просто скрыться, но, еще и уходя, хлопнуть дверью. Он хотел высказать Сталину все, что думает о нем, об его измене Ленинским принципам, о терроре. Он заявил в своем письме в ЦК, что собирается продолжить борьбу за построение социализма, за Пролетарскую революцию в рядах IV Интернационала, и переходит к Троцкому. Реакция Лубянки — ясна. Расследованием убийства занималась швейцарская полиция и обнаружила, что следы ведут в Париж, в «Союз возвращения на родину», французская полиция не очень торопится заняться этим делом. И только, когда 22 сентября исчезает из Парижа генерал Миллер и выясняется, что и в том и в другом деле замешан некто Кондратьев из «Союза Возвращенцев», полиция проявляет активность, но все, кто нужен, уже успели скрыться.