Тереза сама не понимала, почему слушает Алкуина. Этот монах, изображающий из себя святого, ложно обвинил ее в краже пергамента, и если бы не победа Исама, настоял бы на ее сожжении. Только присутствие Исама удерживало ее тут.
– Генсерик пользовался расположением Уилфреда, – говорил между тем Алкуин. – Ему было разрешено посещать скрипторий, и он знал, как идут дела у твоего отца. Думаю, он прикинул по датам, предположил, что документ уже закончен, и приказал Хоосу украсть его. Хоос напал на Горгиаса, ранил его и забрал пергамент, но, к счастью для твоего отца, он успел сделать лишь начало текста.
«К счастью для твоего отца…». Тереза про себя выругалась.
– И тут на первый план выходит печать Константина. – Алкуин вынул из шкафа богато украшенный кинжал, который Тереза тут же узнала. Это был кинжал Хооса Ларссона. – Мы нашли его на теле Хооса, – пояснил он. Затем со скрежетом отвернул ручку, достал оттуда цилиндр с изображенным на одном из концов лицом, обмакнул его в чернила и приложил к пергаменту. – Печать Константина, – провозгласил он. – Генсерик похитил ее у Уилфреда и велел Хоосу Ларссону спрятать.
– Печать была у Уилфреда? – спросил Исам.
– Да. Для изготовления документа нужны были три составляющие: собственно пергамент, сделанный из тончайшей кожи еще не родившегося теленка; греческий текст, который должен был написать Горгиас, и печать Константина, иначе ничего не получилось бы. Когда Генсерик обнаружил, что документ не закончен, он решил похитить печать.
– Но что было нужно Павлу? Печать или пергамент? – вмешалась Тереза.
– Прости, если я не очень четко изъясняюсь, – извинился Алкуин. – Основной целью Павла было не допустить, чтобы документ попал на созываемый папой собор. Они собирались или украсть документ, или завладеть печатью, или уничтожить Горгиаса. Во всяком случае, действовали они именно в таком порядке. Имей в виду, что, раздобыв оригинал, они могли бы доказать, что любой другой пергамент – подделка.
– Поэтому они не убивали отца.
– Если бы документ был закончен, они, несомненно, избавились бы от него. Но вернемся к Хоосу и печати Константина. – Алкуин остановился, отломил кусок булки и в один присест проглотил его. Потом вытер печать и засунул ее назад в кинжал. – В поисках укромного места, где ее можно было бы спрятать, он пришел в свой дом и, как ты мне рассказывала, застал тебя там в весьма неприятной ситуации.
– Не хочется этого признавать, но он спас меня от двух саксов.
– А ты отблагодарила его, сбежав с кинжалом.
Тереза кивнула. Теперь она понимала, почему Хоосу так важно было ее найти.
– Когда вы появились в Фульде, я тебя, конечно же, сразу узнал. Лица твоего я не помнил, но другой девушки, которая могла бы прочитать сделанную по-гречески надпись на банке, кроме дочери Горгиаса, в Саксонии не было.
Тереза вспомнила тот день в аптеке – именно после этого Алкуин предложил ей работу.
– Да, поскольку я знал, что ты – его дочь, – признал он. – Затем Хоос поправился, забрал свой кинжал с печатью и был таков, только его и видели. – Алкуин сел напротив Терезы и доел наконец свою булку. – Он вернулся в Вюрцбург, и они с Генсериком решили похитить твоего отца и заставить его закончить работу над пергаментом. К счастью, Горгиасу удалось сбежать. После смерти Генсерика Хоос растерялся и вернулся в Фульду посоветоваться с Павлом Диаконом, который, несомненно, предложил ему использовать тебя как заложницу, чтобы отыскать твоего отца, или, на худой конец, – вместо него как переписчицу.