– Думаете, если у меня нет ног, я тоже ни на что не гожусь, как и вы? Уберите от меня свои лапы, проклятый бездарь! – зарычал он.
– Успокойтесь, ваше сиятельство. Этот документ пропал, но я уже начал работать над новым.
– Над новым, говорите? И что вы предпримете на этот раз? Положите в пасть собаке или сварите и потом разрежете ножом?
– Умоляю вас, ваше сиятельство, успокойтесь. Если нужно, я буду работать день и ночь, и в скором времени у вас будет этот документ, клянусь.
– А кто вам сказал, что я располагаю этим временем? – спросил Уилфред, устраиваясь поудобнее. – Папский посланник может прибыть в любой момент, и если у меня не будет документа… Боже мой, вы не знаете этого прелата! Я даже думать не хочу, что нас ждет.
Горгиас не переставал корить себя за непредусмотрительность. Если бы на следующий после пожара день он сказал Уилфреду, что документ сгорел, все было бы просто, но от отчаяния это не пришло ему в голову. Хотя… О, небо, кажется, он придумал! В случае прибытия римской миссии раньше назначенного времени Уилфред сможет отговориться тем, что пергамент погиб при пожаре. Горгиас набрал в грудь побольше воздуха и снова обратился к Уилфреду.
– Когда, вы говорите, должен прибыть прелат?
– Не знаю. В последнем письме он сообщал, что собирается отплыть из Франкфурта в конце года.
– Возможно, из-за плохой погоды они задержатся, – предположил Горгиас.
– Возможно, а возможно, он явится уже сегодня, и тогда мне несдобровать!
Горгиас еще сомневался, стоит ли поделиться своей мыслью, но в конце концов изложил ее графу.
– Что, вы говорите, нужно делать? – недоверчиво спросил тот.
– Я говорю, если посланник приедет раньше, чем будет готов документ, вы можете сказать, что оригинал сгорел в мастерской Корне. Так мы выиграем время.
– Все ясно. Скажите, а кроме предложения обмануть папского прелата, у вас нет никакой другой гениальной идеи?
– Я всего лишь пытался…
– Ради Бога, Горгиас, хватит без конца пытаться что-то сделать, лучше хотя бы раз в жизни сделайте что-нибудь хорошо!
Горгиас опустил голову, понимая, как глупо было предлагать Уилфреду обманывать прелата. Когда он опять взглянул на графа, лицо у того было задумчивое. Наконец он что-то пробормотал, но Горгиас не понял, и граф повторил снова, уже четче:
– Возможно, я был с вами слишком строг. Вы ведь не по собственной прихоти растратили столько времени впустую.
– Конечно нет, ваше сиятельство, – с удивлением произнес Горгиас.
– А эта ваша мысль… насчет пожара. Такое ведь действительно могло произойти…
– Конечно, – согласился Горгиас, немного успокоившись.
– Ну, хорошо. А как вы думаете, через три недели документ будет готов?
– Несомненно.
– Тогда закончим этот разговор, и сейчас же приступайте к работе. Надевайте капюшон.
Горгиас кивнул, опустился на колени, поцеловал морщинистые руки Уилфреда и неловко натянул капюшон. Ожидая прихода Генсерика, он почувствовал, что сердце впервые за долгое время перестало выпрыгивать из груди.
Хотя обратный путь тоже проходил вслепую, он показался Горгиасу короче. Сначала он объяснял это тем, что Генсерик шел быстрее, но по мере продвижения понял, что коадъютор выбрал другую дорогу, так как не было ни вони, ни лестниц, которые он хорошо запомнил. В какой-то миг он подумал, что Генсерик сменил маршрут из осторожности, поскольку в это время суток весь дом кишит слугами, но, когда коадъютор велел ему снять капюшон, он с удивлением обнаружил, что оказался в совершенно неизвестном месте.
Горгиас внимательно осмотрел маленькую круглую залу, в центре которой находился алтарь с потрескивавшим над ним факелом. В колеблющемся свете были видны каменные блоки стен и подгнивший деревянный потолок. Между балок можно было различить размытые изображения на темы Священного писания, слегка потемневшие от пламени свечей. По-видимому, это помещение было христианской криптой, хотя, судя по состоянию, его можно было принять за подземную тюрьму.
В одной из стен оказалась вторая дверь, запертая на задвижку.
– Что это за место? – Горгиас не скрывал своего удивления.
– Старинная часовня.
– Я вижу. Не спорю, тут очень интересно, но сейчас я должен заниматься совсем другим, – сказал он, теряя терпение.
– Всему свое время, Горгиас… Всему свое время. – И коадъютор изобразил подобие улыбки.
Затем он достал из сумки свечу, укрепил ее на краю каменного алтаря, зажег, направился к замеченной Горгиасом второй двери и отодвинул огромную задвижку.